КОРОЛЕВА МЫШЕЙ. (в ожидании Гаммельнского)
Jan. 3rd, 2009 02:52 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
ledi_dianaНюх у меня всегда был, с детства - фокстерьерским!
Плебейское словечко НЮХ можно заменить более качественным словом - обоняние...
Но обоняние происходит, когда ты шевелишь ноздрями, втягиваешь воздух, задумываешься, и говоришь:
- Шанель. Номер пять.
Какие еще есть номера шанелей???
Ты важно и уверенно произносишь, шевеля ноздрями:
- В этом супе не хватает двух граммов корня сельдерея, а киндзы так вовсе наоборот - всыпали на три миллиграмма больше.
Вот это - обоняние.
А у меня был нюх...
Я болела. Я очень болела в детстве печенью и прочей требухой. И врачи, в то время увлекающиеся традиционными методами лечения - лишь заболела я - произнесли ужасное, преследующее меня все детство, и испортившее мне детство, слово:
- ДИЕТА.
Папа произносил - ДИЭТА.
И начали мне мама с папой делать ДИЭТУ.
Ой, мама, мама! Больно мне!
Что делали со мною, знали бы вы!
Мясо?
Только курица и кроль. Изредка - говядина. Все вареное!!!
Или пареное. Котлеты на пару - проклятие моего детства.
Яйца? Два штуки в неделю. Вареных.
Овощи? Выборочно. Желательно пропарить.
Фрукты? Только бескосточковые. Остальные - желательно запечь.
Рыба...
Лучше не нужно. Велик риск, велик.
Грибы???????
Боже упаси! Тем более, что две семьи из ряда семей-знакомых-наших-знакомых однажды отравились грибами - все! насмерть! И, напуганные самим понятием - грибы - родители ВООБЩЕ изгнали их из дома. Как понятие.
Когда упала я однажды на льду - несильно так упала - но хрустнула косточка, диэтой измученного организма - в чем врач-хирург родителей и упрекнул, укладывая мне руку в гипс...
Тогда мне слегка изменили стол.
И, для укрепления косточек, добавили в рацион мнооооооого творога и молочных продуктов (которые я терпеть не могла)
И напрасно я умоляла позволить мне есть грибы. Родители сказали - НЕТ! Грибы под запретом.
Я не пробовала грибов. Я не знала их вкуса. Почти не представляла вкуса рыбы.
Бедная моя семья, чтобы не мучить меня запахами и видом вкусного такого, но запрещенного мне, съестного, решила убрать и из общего семейного рациона:
свинину
шоколад
сало
рыбу
и т д
И ГРИБЫ
Я плакала, когда была маленькой. Я смотрела, как лопают мои сверстники шматки батона, намазанные толстым слоем шоколадного масла, как жрут они бутерброды с колбасой, из которой вываливались кусочки сала (по 2.80, помните? а, то-то же! а я и вкуса ее не знаю), как трескают они зефир в шоколаде
О, видит Бог, как я любила шоколад, и зефир! Зефир в шоколаде!.......
а я? Я лопала, давясь, паровые котлетки, вареные куриные ножки, творог и прочие полезные продукты. Давилась, слезами их кропя, и шептала:
- Вырасту, выучусь, пойду на работу, и на первую зарплату накуплю шоколадных конфет! И зефира! И съем!
(забегая вперед - так все и было, так все стало. И было закуплено и съедено множество шоколада на первую мою зарплату, далеко от дома полученную, а через пару дней после личного банкета, банкета, вымечтанного и выношенного в процессе диэтического детства - я загремела в больницу, в хирургию. С внезапно возмутившейся таким насильем - требухой. А слушать маму надо!)))
Но вот к чему я вывела всю эту преамбулу, и развела прелюдию - к вопросу нюха, плебейского этого слова. И в данном случае нюх выше, чем заурядное и заокругленное такое, четкое слово - обоняние.
Нюх - это так...
... Приносит мама домой, тайком от тебя, баночку маринованных грибов - чтобы семья хотя бы на Новый год вкусила того запретного плода, бремя отсутствия которого в рационе делит семья с тобою вместе. Хотя бы на Новый год! Пока ты побежишь смотреть елочки у подружек.
А ты со школы приходишь домой. То-есть, не ты, а я.
Прихожу и чувствую - оппа!
А в доме запретный плод.
Как я это чувствую - не надо спрашивать. Я до сих пор не знаю.
Чувствую. Нюхом...
И начинаю рыть. И нахожу! Как правило - нахожу. В самых неожиданных, никогда не повторяющихся, местах.
Но у мамы тоже был НЮХ!
И она, вдруг встрепенувшись, бросала все, летела домой и успевала в последнюю минуту. Когда готовилась я к преступлению, торопилась с искаженным от сладострастия лицом, вожделенной банкой в одной руке и консервным ключом в другой.
Мама выхватывала из моих дрожащих, волнительных близостью плода рук - древо познания. Стеклянное древо, полное маленьких, тугих, скользких, упругих - так и не откушенных и не отведанных - грибочков...
- Откуда ты знала, что в доме - запретный плод? - недоумевала мама.
(а плоды случались не только во имя праздника, но и по случаю к будням - но находила я их всегда!)
- Они пахнут... - рыдала я, мечтая о запретном.
- Они не могут пахнуть. Они в стеклянной банке, и под крышкой. - убеждала меня мама, уступая моим слезам, извлекая из банки пару-тройку грибочков, вымачивая их долго, потом вываривая и предлагая наконец мне это безобразие, бывшее когда-то упругим, скользким, маринованным, а ставшее рыхлым и травянистым...
- Они пахнут. - упрямо повторяла я, жуя, жуя запретный плод, изнасилованный и измученный, когда-то, видимо, прекрасный...
Но я вырастала, вырастала...
Требуха моя все болела, а значит - диэта продолжала отравлять мою жизнь.
А когда пришел час диплома - я выхватила его из рук дающих, и укатила в другой город. От мамы. К подругам.
И стала у них жить.
(и, кстати, там же получила первую зарплату, там же проела ея, и оттуда же укатила на Скорой помощи - а надо, надо маму слушать!)
Но приближался Новый год.
А жила я в доме у подруги.
А подруга имела тетю.
Которая работала вахтером.
В шоколадном цехе.
Конфетной фабрики - ну, вы поняли, наконец, на что я намекаю?
Подруга моя знала о моем нюхе. И знала еще одна наша подруга, прибежавшая, заставшая Уход Тети-Вахтера В Шоколадном Цехе.
И знали девочки мои, что значит Приход Тети-Вахтера В Шоколадном Цехе.
Это значит (для непонятливых объясняю) - много-много шоколада и шоколадных конфет в полцены. А то и в треть цены. Потому что, сами понимаете... Ворованное потому что.
А полцены и даже треть цены - это значит, что такого шоколада будет ОЧЕНЬ МНОГО!
А я с работы приходила позже всех.
Пришла я, в дом вошла, и вижу - сидят в пустом доме мои две грустные подружки.
Дом разворочен.
Из шкафов вывалено белье. Полки сметены. Погреб под кухней взрыт.
Сидят две грустные подружки...
Завидя меня, кидаются ко мне с мольбой:
- Найди конфеты! Шоколад найди! Тетя приходила...
А спрятано же для чего было? Для того, чтобы нам же на Новый год и выдать.
А отчего было спрятано? А оттого, чтобы мы же - да не пожрали бы раньше времени.
Да и мне нельзя. Вон, только-только выписали из хирургии. Диэта, знаете ли...
Я встала на пороге, как сейчас помню. Подняла руку развернутой ладонью - ша! Умолкли!
Подруженьки мои умолкли и с надеждой мне взглядами помогали.
И я уверенно пошла. Пошла я, выдвинула самую непредсказуемую полку (уже до того перерытую, как будто) - и нашла в самом неожиданном месте этой самой непредсказуемой полки - самый вожделенный газетный сверток, а под газетами - коробка и фольга, а в коробках и под фольгой - ой-ой! (весом примерно килограммов в восемь - и все шоколад!)
Мы немного откушали. По килограммчику на брата, то-есть, на сестру.
А подружкина мама потом смеялась и к тете снова бежала. Нас не ругали, нет.
Но подружки мои, откушав разных шоколадных чудес из тайника, вывалив пузца, спросили меня в который раз:
- Откуда ты знала?
- Они пахнут. - привычно отвечала я.
... Это о нюхе.
Теперь вернемся к обонянию.
Обоняние - оно было у меня фокстерьерским. Я говорила, кажется.
А фокстерьеры - если кто вдруг не знает - ооооочень ловучая собака. Для фокстерьера поймать мышку или крыску - на раз! Даст фору любой кошке-крысоловке. Соответственно, и нюх у него особый.
Я была таким фокстерьером в доме. Дом, в котором я росла, потом рожала и растила своих детей - был старым домом. Мыши легко входили в этот дом в сентябре, и шебуршали в стенах. И никакие кошки и фокстерьеры не могли уменьшить поголовье мышей.
На чердаке нашего старого двухподъездного, двухэтажного, тринадцатиквартирного дома (а наша квартира была и есть последней тринадцатой) - жили совы и жило постоянное семейство куниц.
В огромном дворе нестройными рядами стояли сотни шанхайчиков - сарайчиков. Сарайчики были каменными, кирпичными, металлическими, деревянными. Каждый сарайчик имел огромный погреб. Каждый второй сарайчик служил свинарником.
Погреба соединялись подземными ходами. Подземными ходами владели крысы.
Мы жили весело. Мы различали по шороху - мышь, крысу, куницу и сову.
А по запаху их различала я.
Я входила в дом, и, раздувая ноздри от ужаса, говорила:
- В дом вошли мыши.
И шла, принюхиваясь, указывая траекторию пробежавшей за час до этого - мыши.
За мной шли наши кошки.
(все держали кошек, нельзя в том доме было жить без кошек)
Ноздри у кошек раздувались, кошки с опаской косились на меня, переживая - ану как отберу я их потенциальную добычу!
Зря боялись кошки. Завидя мышь, включала я автоматически все атавизмы моего организма.
Потом происходили действия, которых я никогда не помнила. А приходила я в себя, когда вбежавшие на мои обертоны, люди семейные - пытались снять меня, орущую, из стола, книжных полок, люстры...
Обертоны были специфическими.
Сидящие в доме гости, к примеру, бледнели, услышав такой крик баньши из кухни, и порывались лететь спасать меня:
убиенную током
обожженную газом
придавленную упавшим шкафом
таким был крик.
А семья, неспешно вставала с мест насиженных, и говорила:
- да не переживайте. Эт наша лягушонка в коробчонке. Это она мышь увидала. Пошли снимать.
Входили и снимали. Успокаивали. Капали валерьяну. А я, не владея еще речью, отобранной на момент экстрима - тыкала пальцем в траекторию запаха на полу - туда, мол, побежала она. Там пробежала.
Иногда меня посылали в помощь кошкам. Мои ноздри раздувались, и я безошибочно толкала кошку именнно вооооон туда. И кошка делала прыжок, и выходила с добычей в зубах.
А я от страшного зрелища опять лезла на люстру.
Теперь вернемся к заглавию поста и прочтем.
И зададимся вопросом - так кто же королева здесь?
Я.
Скромно отвечу я вам.
Я - королева мышей. И крыс. Они идут за мной, переходя из дома в дом.
Они пришли за мной в общежитие. Новое, только сданное строителями общежитие, на девятый этаж - они пришли, и стали жить там. Ни на одном этаже их не было. А у нас - были.
(мне долго не верили. Ха!)
Они приходят в любой дом, в котором я начинаю жить.
Мыши. В доме. У всех соседей они начинают жить. Потому что их много.
Крысы оккупируют двор.
Идут за мною. По пятам.
Много их. Их полчища неистребимы. Они прорываются в самые немышиные квартиры. Там, где их сроду не было - мне стоит пожить недельку, и они там будут.
Я слышу их.
Мои ноздри раздуваются.
От ненавистного запаха моих подданых.
От ужаса.
Мыши.
Мыши.
Всюду мыши...
... в этой квартире КВ41 никогда не было мышей. Во дворе и подвале жили крысы. Но мышей - никогда!
Вчера я унюхала траекторию.
Я не ошибаюсь.
Шара и Френсис раздувают ноздри, на мягких лапах приближаясь к предполагаемой дислокации УЖАСА - моих подданых.
Карма задумчиво втягивает воздух.
Семья и соседи мне не верят.
Увидите.
Я не ошибаюсь.
У меня обоняние.
И нюх...
Плебейское словечко НЮХ можно заменить более качественным словом - обоняние...
Но обоняние происходит, когда ты шевелишь ноздрями, втягиваешь воздух, задумываешься, и говоришь:
- Шанель. Номер пять.
Какие еще есть номера шанелей???
Ты важно и уверенно произносишь, шевеля ноздрями:
- В этом супе не хватает двух граммов корня сельдерея, а киндзы так вовсе наоборот - всыпали на три миллиграмма больше.
Вот это - обоняние.
А у меня был нюх...
Я болела. Я очень болела в детстве печенью и прочей требухой. И врачи, в то время увлекающиеся традиционными методами лечения - лишь заболела я - произнесли ужасное, преследующее меня все детство, и испортившее мне детство, слово:
- ДИЕТА.
Папа произносил - ДИЭТА.
И начали мне мама с папой делать ДИЭТУ.
Ой, мама, мама! Больно мне!
Что делали со мною, знали бы вы!
Мясо?
Только курица и кроль. Изредка - говядина. Все вареное!!!
Или пареное. Котлеты на пару - проклятие моего детства.
Яйца? Два штуки в неделю. Вареных.
Овощи? Выборочно. Желательно пропарить.
Фрукты? Только бескосточковые. Остальные - желательно запечь.
Рыба...
Лучше не нужно. Велик риск, велик.
Грибы???????
Боже упаси! Тем более, что две семьи из ряда семей-знакомых-наших-знакомых однажды отравились грибами - все! насмерть! И, напуганные самим понятием - грибы - родители ВООБЩЕ изгнали их из дома. Как понятие.
Когда упала я однажды на льду - несильно так упала - но хрустнула косточка, диэтой измученного организма - в чем врач-хирург родителей и упрекнул, укладывая мне руку в гипс...
Тогда мне слегка изменили стол.
И, для укрепления косточек, добавили в рацион мнооооооого творога и молочных продуктов (которые я терпеть не могла)
И напрасно я умоляла позволить мне есть грибы. Родители сказали - НЕТ! Грибы под запретом.
Я не пробовала грибов. Я не знала их вкуса. Почти не представляла вкуса рыбы.
Бедная моя семья, чтобы не мучить меня запахами и видом вкусного такого, но запрещенного мне, съестного, решила убрать и из общего семейного рациона:
свинину
шоколад
сало
рыбу
и т д
И ГРИБЫ
Я плакала, когда была маленькой. Я смотрела, как лопают мои сверстники шматки батона, намазанные толстым слоем шоколадного масла, как жрут они бутерброды с колбасой, из которой вываливались кусочки сала (по 2.80, помните? а, то-то же! а я и вкуса ее не знаю), как трескают они зефир в шоколаде
О, видит Бог, как я любила шоколад, и зефир! Зефир в шоколаде!.......
а я? Я лопала, давясь, паровые котлетки, вареные куриные ножки, творог и прочие полезные продукты. Давилась, слезами их кропя, и шептала:
- Вырасту, выучусь, пойду на работу, и на первую зарплату накуплю шоколадных конфет! И зефира! И съем!
(забегая вперед - так все и было, так все стало. И было закуплено и съедено множество шоколада на первую мою зарплату, далеко от дома полученную, а через пару дней после личного банкета, банкета, вымечтанного и выношенного в процессе диэтического детства - я загремела в больницу, в хирургию. С внезапно возмутившейся таким насильем - требухой. А слушать маму надо!)))
Но вот к чему я вывела всю эту преамбулу, и развела прелюдию - к вопросу нюха, плебейского этого слова. И в данном случае нюх выше, чем заурядное и заокругленное такое, четкое слово - обоняние.
Нюх - это так...
... Приносит мама домой, тайком от тебя, баночку маринованных грибов - чтобы семья хотя бы на Новый год вкусила того запретного плода, бремя отсутствия которого в рационе делит семья с тобою вместе. Хотя бы на Новый год! Пока ты побежишь смотреть елочки у подружек.
А ты со школы приходишь домой. То-есть, не ты, а я.
Прихожу и чувствую - оппа!
А в доме запретный плод.
Как я это чувствую - не надо спрашивать. Я до сих пор не знаю.
Чувствую. Нюхом...
И начинаю рыть. И нахожу! Как правило - нахожу. В самых неожиданных, никогда не повторяющихся, местах.
Но у мамы тоже был НЮХ!
И она, вдруг встрепенувшись, бросала все, летела домой и успевала в последнюю минуту. Когда готовилась я к преступлению, торопилась с искаженным от сладострастия лицом, вожделенной банкой в одной руке и консервным ключом в другой.
Мама выхватывала из моих дрожащих, волнительных близостью плода рук - древо познания. Стеклянное древо, полное маленьких, тугих, скользких, упругих - так и не откушенных и не отведанных - грибочков...
- Откуда ты знала, что в доме - запретный плод? - недоумевала мама.
(а плоды случались не только во имя праздника, но и по случаю к будням - но находила я их всегда!)
- Они пахнут... - рыдала я, мечтая о запретном.
- Они не могут пахнуть. Они в стеклянной банке, и под крышкой. - убеждала меня мама, уступая моим слезам, извлекая из банки пару-тройку грибочков, вымачивая их долго, потом вываривая и предлагая наконец мне это безобразие, бывшее когда-то упругим, скользким, маринованным, а ставшее рыхлым и травянистым...
- Они пахнут. - упрямо повторяла я, жуя, жуя запретный плод, изнасилованный и измученный, когда-то, видимо, прекрасный...
Но я вырастала, вырастала...
Требуха моя все болела, а значит - диэта продолжала отравлять мою жизнь.
А когда пришел час диплома - я выхватила его из рук дающих, и укатила в другой город. От мамы. К подругам.
И стала у них жить.
(и, кстати, там же получила первую зарплату, там же проела ея, и оттуда же укатила на Скорой помощи - а надо, надо маму слушать!)
Но приближался Новый год.
А жила я в доме у подруги.
А подруга имела тетю.
Которая работала вахтером.
В шоколадном цехе.
Конфетной фабрики - ну, вы поняли, наконец, на что я намекаю?
Подруга моя знала о моем нюхе. И знала еще одна наша подруга, прибежавшая, заставшая Уход Тети-Вахтера В Шоколадном Цехе.
И знали девочки мои, что значит Приход Тети-Вахтера В Шоколадном Цехе.
Это значит (для непонятливых объясняю) - много-много шоколада и шоколадных конфет в полцены. А то и в треть цены. Потому что, сами понимаете... Ворованное потому что.
А полцены и даже треть цены - это значит, что такого шоколада будет ОЧЕНЬ МНОГО!
А я с работы приходила позже всех.
Пришла я, в дом вошла, и вижу - сидят в пустом доме мои две грустные подружки.
Дом разворочен.
Из шкафов вывалено белье. Полки сметены. Погреб под кухней взрыт.
Сидят две грустные подружки...
Завидя меня, кидаются ко мне с мольбой:
- Найди конфеты! Шоколад найди! Тетя приходила...
А спрятано же для чего было? Для того, чтобы нам же на Новый год и выдать.
А отчего было спрятано? А оттого, чтобы мы же - да не пожрали бы раньше времени.
Да и мне нельзя. Вон, только-только выписали из хирургии. Диэта, знаете ли...
Я встала на пороге, как сейчас помню. Подняла руку развернутой ладонью - ша! Умолкли!
Подруженьки мои умолкли и с надеждой мне взглядами помогали.
И я уверенно пошла. Пошла я, выдвинула самую непредсказуемую полку (уже до того перерытую, как будто) - и нашла в самом неожиданном месте этой самой непредсказуемой полки - самый вожделенный газетный сверток, а под газетами - коробка и фольга, а в коробках и под фольгой - ой-ой! (весом примерно килограммов в восемь - и все шоколад!)
Мы немного откушали. По килограммчику на брата, то-есть, на сестру.
А подружкина мама потом смеялась и к тете снова бежала. Нас не ругали, нет.
Но подружки мои, откушав разных шоколадных чудес из тайника, вывалив пузца, спросили меня в который раз:
- Откуда ты знала?
- Они пахнут. - привычно отвечала я.
... Это о нюхе.
Теперь вернемся к обонянию.
Обоняние - оно было у меня фокстерьерским. Я говорила, кажется.
А фокстерьеры - если кто вдруг не знает - ооооочень ловучая собака. Для фокстерьера поймать мышку или крыску - на раз! Даст фору любой кошке-крысоловке. Соответственно, и нюх у него особый.
Я была таким фокстерьером в доме. Дом, в котором я росла, потом рожала и растила своих детей - был старым домом. Мыши легко входили в этот дом в сентябре, и шебуршали в стенах. И никакие кошки и фокстерьеры не могли уменьшить поголовье мышей.
На чердаке нашего старого двухподъездного, двухэтажного, тринадцатиквартирного дома (а наша квартира была и есть последней тринадцатой) - жили совы и жило постоянное семейство куниц.
В огромном дворе нестройными рядами стояли сотни шанхайчиков - сарайчиков. Сарайчики были каменными, кирпичными, металлическими, деревянными. Каждый сарайчик имел огромный погреб. Каждый второй сарайчик служил свинарником.
Погреба соединялись подземными ходами. Подземными ходами владели крысы.
Мы жили весело. Мы различали по шороху - мышь, крысу, куницу и сову.
А по запаху их различала я.
Я входила в дом, и, раздувая ноздри от ужаса, говорила:
- В дом вошли мыши.
И шла, принюхиваясь, указывая траекторию пробежавшей за час до этого - мыши.
За мной шли наши кошки.
(все держали кошек, нельзя в том доме было жить без кошек)
Ноздри у кошек раздувались, кошки с опаской косились на меня, переживая - ану как отберу я их потенциальную добычу!
Зря боялись кошки. Завидя мышь, включала я автоматически все атавизмы моего организма.
Потом происходили действия, которых я никогда не помнила. А приходила я в себя, когда вбежавшие на мои обертоны, люди семейные - пытались снять меня, орущую, из стола, книжных полок, люстры...
Обертоны были специфическими.
Сидящие в доме гости, к примеру, бледнели, услышав такой крик баньши из кухни, и порывались лететь спасать меня:
убиенную током
обожженную газом
придавленную упавшим шкафом
таким был крик.
А семья, неспешно вставала с мест насиженных, и говорила:
- да не переживайте. Эт наша лягушонка в коробчонке. Это она мышь увидала. Пошли снимать.
Входили и снимали. Успокаивали. Капали валерьяну. А я, не владея еще речью, отобранной на момент экстрима - тыкала пальцем в траекторию запаха на полу - туда, мол, побежала она. Там пробежала.
Иногда меня посылали в помощь кошкам. Мои ноздри раздувались, и я безошибочно толкала кошку именнно вооооон туда. И кошка делала прыжок, и выходила с добычей в зубах.
А я от страшного зрелища опять лезла на люстру.
Теперь вернемся к заглавию поста и прочтем.
И зададимся вопросом - так кто же королева здесь?
Я.
Скромно отвечу я вам.
Я - королева мышей. И крыс. Они идут за мной, переходя из дома в дом.
Они пришли за мной в общежитие. Новое, только сданное строителями общежитие, на девятый этаж - они пришли, и стали жить там. Ни на одном этаже их не было. А у нас - были.
(мне долго не верили. Ха!)
Они приходят в любой дом, в котором я начинаю жить.
Мыши. В доме. У всех соседей они начинают жить. Потому что их много.
Крысы оккупируют двор.
Идут за мною. По пятам.
Много их. Их полчища неистребимы. Они прорываются в самые немышиные квартиры. Там, где их сроду не было - мне стоит пожить недельку, и они там будут.
Я слышу их.
Мои ноздри раздуваются.
От ненавистного запаха моих подданых.
От ужаса.
Мыши.
Мыши.
Всюду мыши...
... в этой квартире КВ41 никогда не было мышей. Во дворе и подвале жили крысы. Но мышей - никогда!
Вчера я унюхала траекторию.
Я не ошибаюсь.
Шара и Френсис раздувают ноздри, на мягких лапах приближаясь к предполагаемой дислокации УЖАСА - моих подданых.
Карма задумчиво втягивает воздух.
Семья и соседи мне не верят.
Увидите.
Я не ошибаюсь.
У меня обоняние.
И нюх...
