ИМЯ ЗЛА. ч.4
Jun. 9th, 2010 12:26 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
ledi_diana В детстве у меня была мозаика. У всех была мозаика в детстве, не могло не быть.
Игра дешёвая, от магазина «Детский мир», дивно разнообразная при общей простоте её идеи, не выпускалась разве самым ленивым заводом. Завод по производству микросхем и радиоаппаратуры для танков и прочей военной техники, завод по выпуску космических локаторов и оружия – все они считали долгом предложить в ассортимент несекретной, напоказ выставляемой в целях обмана шпионов, коих шастало по стране тогда немеряно (как предполагалось) выпускаемой продукции – пластиковую мозаику. Каждый завод - свою.
Как ни секретный завод – так ложки, детские коляски, светильники, магнитофоны и – мозаика.
Но суть мозаик разных оставалась единой.
Картонная коробка – в ней пластиковый диск с дырочками. К диску прилагались пакеты с пластиковыми штырьками. Штырьки венчали разноцветные шляпки. Вонзай штырьки с шляпками в дырочки диска – и получай различные узоры, а то и картинки по прилагаемым схемам.
Хорошим тоном считалось дарить ребёнку мозаику. Удачным решением была эта покупка, когда ты идёшь в дом, где есть ребёнок, но ничегошенько не знаешь о нём – даже того, мальчик он или девочка!
Мозаика годна была для ребёнков такой широкой возрастной амплитуды, что ошибиться в выборе было трудно.
А когда ребёнок, уставший от чтения стишков на табурете, засыпал – родители, проводив гостей до трамвайной остановки, возвращались домой и…
… доставали подаренную коробку с мозаикой – и сочиняли узоры, часами, сидя на ковре, досадуя на успевшие затеряться штырьки со шляпками, а потом, отложив в сторону пластиковый диск с узором завершённым, там же, на ковре, друг друга любили…
Или ссорились…
Или потом мирились…
Бурно и страстно, время от времени ойкая и вынимая из-под бёдер и ног впившиеся в тело мозаичные штырьки со шляпками…
… сейчас, когда я переезжаю на новое для себя и взрослой своей семьи место – я как бы достаю эту коробку, и начинаю складывать мозаику
Полезное занятие там, где чужие стены, мебель и непривычный пока ещё вид из окон.
Занятие это помогает мне сделать так, чтобы моя семья охотно возвращалась в новые стены, домом их считая – для этого развешиваю на стенах я привычные зеркала, картины и полки.
Я устанавливаю на полках старые наши безделушки, бутылки и цветы в горшках, камни и ракушки разбрасываю щедрой рукой, раскладываю пошлые веера..
Швыряю я салфетки под чашки и блюда – потом, окинув взглядом удовлетворённым наспех сбитый стиль старого дома в новых стенах - знакомлюсь я с соседями и новых их подгоняю под штампы и категории старых, а потом уже знакомлю с ними семью.
Соседи – тоже необходимая часть мозаики. Так я считаю в своей гиперкоммуникабельности – и потому мне легче так обживаться.
Соседи обычно легко укладываются в привычные штампы – в любом месте, куда приедем мы жить, обязательно найдётся заботливый сосед с набором нужных инструментов вплоть до газонокосилки, соседка-медсестра, с которой можно посоветоваться, чем обработать неожиданную ранку, или же как бороться с эпидемией гриппа…
Соседка-сплетница появится там обязательно – и абсолютно необходимой окажется она, возможно даже более необходимой, чем сосед с набором инструментов.
… Новые соседи охотно шли на контакт, укладывались в заранее расписанные роли как по заказу – но в мозаичный узор не становились!
Как будто что-то им мешало, то ли штырьки под шляпками толще дырочек в пластике мозаичном, вот-вот их вставишь, но вдруг они упрямо выскакивают и закатываются под диван…
то ли вообще их делали на разных секретных заводах, а потом они случайно перемешались – разноцветные штырьки со шляпками, сделанные на заводе Ракетных Сеялок и Веялок, и пластиковый диск, произведённый на комбинате по производству Комбайнов с Вертикальным Взлётом.
Узор не складывался – и это раздражало.
… Итак, мы курили и с тоской смотрели на горы мусора.
- А выход на пустырь кому принадлежит? – спросил сын, подойдя к лазу в заборе, и глядя на Карму.
Карма давно вылетела на пустырь через лаз и бегала там, как обычно, возмущённым лаем приглашая друзей бродячих, недоумевая от упрямого нежелания их разделить с ней забег весёлый и нарезаемые по пустырю круги.
- Наверное, нам. Впрочем, я не уверена.
Выход на пустырь составлял проход два на четыре метра, между ухоженным участком слева и правым, заброшенным.
- Так за чем дело? Смотрите. Я ставлю четыре столба, делаю навес, мы переносим сюда хозяйский инструмент и стройматериалы – и сразу имеем прекрасную лужайку у дома. – предложил сын.
- Ты ещё балкон пристрой. – проворчал муж.
И мы все подняли головы вверх, глядя на Дверь в Никуда, старт в воздух над нашими головами.
Муж подошёл к забору заброшенного участка:
- А кому ЭТО принадлежит? – спросил он, глядя на участок, фундамент, оставшийся от дома, и погреб, удивительно сохранившийся.
Я не знала. И муж страшно удивился.
Я не могла НЕ ЗНАТЬ, кому принадлежит соседний участок, прожив рядом с ним четыре месяца. Я умею и люблю добывать информацию, даже не всегда прилагая усилия к этому лучшему в мире занятию. Информация сама течёт в мои уши щедрым потоком, и всё, что от меня требуется – уши подставить и фильтровать поток, отсекая всё, что вряд ли когда-нибудь мне пригодится. А поскольку я считаю, что нет знаний ненужных, и пригодиться однажды может всё что угодно – то слабо слежу за состоянием фильтров, предпочитая информации втекать и располагаться на полках памяти в таком порядке, в каком она сама сочтёт нужным.
За четыре месяца я настолько подружилась с соседями, что знала всё до третьего колена о каждом из них. Я была новым человеком – а это редкая пища для соседей в маленьких патриархальных городках.
Четыре месяца – немалый срок. Соседи уже давно громко расхваливали друг друга в мои уши и тихо жаловались мне друг на друга – в такие моменты я, слушая и кивая, узнавала больше.
Я знала, кто купил дом в километре от нашего, и сколько заплатил за него – и зачем-то я положила на полку памяти знание о том, сколько хотели хозяева за этот дом изначально.
Мне давно рассказали, что сват соседки Маши – тихий алкоголик, а трое детей соседки наискосок-напротив на самом деле не являются родными её мужу, но он при этом всех удочерил и любит – а куда денешься?..
Я понимала, что соседей прямо-напротив, недавно переехавших сюда, не любит весь «куток» за гордость и богатство. Единственное, что прощено им – удивительная трудоспособность.
Ценят. Но не любят – понимала я.
Мне даже рассказали, как зовут карликового петуха, оглашающего по утрам улицу своим криком так звонко, как могут оглашать только карликовые петухи – как все невысокие мужчины, умеющие компенсировать ущербность роста другими, более качественными способностями.
А уж какими танцами занимаются внучки одних и почему ссорятся внуки других соседей, и сколько лет главному осеменителю кошек этой (и соседних) улиц – десятикилограммовому коту третьих соседей, я знала чуть не с первых дней.
Да что там говорить! Я даже была в курсе того, какой сорт пива предпочитает мой любимый сосед в вечернее время – в отличие от его жены, предпочитающей водку в любое время суток…
… но я не знала, кому принадлежит соседний заброшенный участок – просто потому что не знали этого соседи.
- Так не бывает. – твёрдо сказал мой муж. – Так не бывает, потому что этого не может быть.
И я с ним согласилась.
Этого не могло быть в маленьком полусельском городке, где даже о нас, приехавших недавно, всё знали ВСЕ – в регистратуре поликлиники, в супермаркете, на автобусной станции – в первую же неделю нашей жизни здесь.
Здесь обо всех всё знали – и это было понятно нам, прожившим бОльшую часть жизни в посёлке городского типа, находящемся так далеко отсюда, но настолько близко ментально, насколько близкими и похожими могут быть маленькие городки Украины, России, Америки…
И непонятным было упорное молчание соседей – лишь заходила речь о злополучном участке.
Они ведь не молчали. Они охотно пытались рассказывать, лишь открывала я упорный и регулярный свой допрос, и начинали свой рассказ они единой для всех фразой – как будто неизвестный режиссёр вложил эту фразу в текст для массовки и строго-настрого велел повторять так и не иначе:
- И никакой отсебятины! Иначе новых ролей вам не видать! – и отбрасывал со лба спутанную мейерхольдовскую шевелюру, по-любимовски грузно опустившись в режиссёрское кресло, наблюдая за спектаклем – ежевечерне, ежеутренне, страша готовностью выкрикнуть грозное станиславское неверие…
- Этот участок? Да он передавался из рук в руки раз пять! Продают и продают.
Слово в слово я слышала эту фразу от разных людей.
И всё.
Дальше – тишина.
Режиссёр в кресле удовлетворённо кивает.
Народ безмолвствует, или мгновенно переводит разговор в другое русло - странный туман заволакивает глаза народа, и через минуту он уже не помнит, о чём я спрашивала, взахлёб возвращая беседу к котам, помидорам, внукам, плохим рессорам старенького автомобиля, пьянице-зятю – хорошенькое дело, а тёща тогда кто, с её любовью к водке?…
- Странно. – снова повторил мой муж.
И я, согласившись с ним, записала эту странность в реестр номером четвёртым.
.
- Так ты узнай, может, он ничейный? Может, его можно купить? И будет у нас свой собственный участок земли. – строго и деловито велел мне мой наивный муж.
Я, спрятав улыбку, пообещала узнать. Знаете, наверное, только мой муж может верить в ничейную землю в центре городка, что в пятнадцати километрах от столицы.
И с тем ушли все спать – каждый со своим.
Я – со спрятанной улыбкой, чтобы не оскорбить мужнину наивность.
Муж – с мечтой о земле.
Сын – с планом инженерного решения строительства навеса-сарайчика.
Дарья Тимофеевна ушла спать с пустышкой, зажатой в кулаке, улыбнувшись на прощание Тому, Кто Стоит В Углу.
Невестка спать шла с колыбельной для Дарьи Тимофеевны.
А дочери шли спать с хохотом.
Просто так.
Мы вообще много смеялись тогда. Нас смешили вещи смешные и не слишком, и вовсе не смешные, и те, кто приезжал к нам в гости в те дни, иногда растерянно улыбались, как улыбаются люди, при которых рассказывают шутку, понятную всем, кроме них.
И, вероятно, ворон, пролетая над нами, крукнул, в недоумении, услышав о решении наивного моего мужа приобрести соседний участок – да не услышали мы крука.
А услышав, внимания не обратили.
А через несколько дней в доме растаяло зеркало.
Потом начали съезжаться гости.
... и с ними появилась эта неизвестная.
Игра дешёвая, от магазина «Детский мир», дивно разнообразная при общей простоте её идеи, не выпускалась разве самым ленивым заводом. Завод по производству микросхем и радиоаппаратуры для танков и прочей военной техники, завод по выпуску космических локаторов и оружия – все они считали долгом предложить в ассортимент несекретной, напоказ выставляемой в целях обмана шпионов, коих шастало по стране тогда немеряно (как предполагалось) выпускаемой продукции – пластиковую мозаику. Каждый завод - свою.
Как ни секретный завод – так ложки, детские коляски, светильники, магнитофоны и – мозаика.
Но суть мозаик разных оставалась единой.
Картонная коробка – в ней пластиковый диск с дырочками. К диску прилагались пакеты с пластиковыми штырьками. Штырьки венчали разноцветные шляпки. Вонзай штырьки с шляпками в дырочки диска – и получай различные узоры, а то и картинки по прилагаемым схемам.
Хорошим тоном считалось дарить ребёнку мозаику. Удачным решением была эта покупка, когда ты идёшь в дом, где есть ребёнок, но ничегошенько не знаешь о нём – даже того, мальчик он или девочка!
Мозаика годна была для ребёнков такой широкой возрастной амплитуды, что ошибиться в выборе было трудно.
А когда ребёнок, уставший от чтения стишков на табурете, засыпал – родители, проводив гостей до трамвайной остановки, возвращались домой и…
… доставали подаренную коробку с мозаикой – и сочиняли узоры, часами, сидя на ковре, досадуя на успевшие затеряться штырьки со шляпками, а потом, отложив в сторону пластиковый диск с узором завершённым, там же, на ковре, друг друга любили…
Или ссорились…
Или потом мирились…
Бурно и страстно, время от времени ойкая и вынимая из-под бёдер и ног впившиеся в тело мозаичные штырьки со шляпками…
… сейчас, когда я переезжаю на новое для себя и взрослой своей семьи место – я как бы достаю эту коробку, и начинаю складывать мозаику
Полезное занятие там, где чужие стены, мебель и непривычный пока ещё вид из окон.
Занятие это помогает мне сделать так, чтобы моя семья охотно возвращалась в новые стены, домом их считая – для этого развешиваю на стенах я привычные зеркала, картины и полки.
Я устанавливаю на полках старые наши безделушки, бутылки и цветы в горшках, камни и ракушки разбрасываю щедрой рукой, раскладываю пошлые веера..
Швыряю я салфетки под чашки и блюда – потом, окинув взглядом удовлетворённым наспех сбитый стиль старого дома в новых стенах - знакомлюсь я с соседями и новых их подгоняю под штампы и категории старых, а потом уже знакомлю с ними семью.
Соседи – тоже необходимая часть мозаики. Так я считаю в своей гиперкоммуникабельности – и потому мне легче так обживаться.
Соседи обычно легко укладываются в привычные штампы – в любом месте, куда приедем мы жить, обязательно найдётся заботливый сосед с набором нужных инструментов вплоть до газонокосилки, соседка-медсестра, с которой можно посоветоваться, чем обработать неожиданную ранку, или же как бороться с эпидемией гриппа…
Соседка-сплетница появится там обязательно – и абсолютно необходимой окажется она, возможно даже более необходимой, чем сосед с набором инструментов.
… Новые соседи охотно шли на контакт, укладывались в заранее расписанные роли как по заказу – но в мозаичный узор не становились!
Как будто что-то им мешало, то ли штырьки под шляпками толще дырочек в пластике мозаичном, вот-вот их вставишь, но вдруг они упрямо выскакивают и закатываются под диван…
то ли вообще их делали на разных секретных заводах, а потом они случайно перемешались – разноцветные штырьки со шляпками, сделанные на заводе Ракетных Сеялок и Веялок, и пластиковый диск, произведённый на комбинате по производству Комбайнов с Вертикальным Взлётом.
Узор не складывался – и это раздражало.
… Итак, мы курили и с тоской смотрели на горы мусора.
- А выход на пустырь кому принадлежит? – спросил сын, подойдя к лазу в заборе, и глядя на Карму.
Карма давно вылетела на пустырь через лаз и бегала там, как обычно, возмущённым лаем приглашая друзей бродячих, недоумевая от упрямого нежелания их разделить с ней забег весёлый и нарезаемые по пустырю круги.
- Наверное, нам. Впрочем, я не уверена.
Выход на пустырь составлял проход два на четыре метра, между ухоженным участком слева и правым, заброшенным.
- Так за чем дело? Смотрите. Я ставлю четыре столба, делаю навес, мы переносим сюда хозяйский инструмент и стройматериалы – и сразу имеем прекрасную лужайку у дома. – предложил сын.
- Ты ещё балкон пристрой. – проворчал муж.
И мы все подняли головы вверх, глядя на Дверь в Никуда, старт в воздух над нашими головами.
Муж подошёл к забору заброшенного участка:
- А кому ЭТО принадлежит? – спросил он, глядя на участок, фундамент, оставшийся от дома, и погреб, удивительно сохранившийся.
Я не знала. И муж страшно удивился.
Я не могла НЕ ЗНАТЬ, кому принадлежит соседний участок, прожив рядом с ним четыре месяца. Я умею и люблю добывать информацию, даже не всегда прилагая усилия к этому лучшему в мире занятию. Информация сама течёт в мои уши щедрым потоком, и всё, что от меня требуется – уши подставить и фильтровать поток, отсекая всё, что вряд ли когда-нибудь мне пригодится. А поскольку я считаю, что нет знаний ненужных, и пригодиться однажды может всё что угодно – то слабо слежу за состоянием фильтров, предпочитая информации втекать и располагаться на полках памяти в таком порядке, в каком она сама сочтёт нужным.
За четыре месяца я настолько подружилась с соседями, что знала всё до третьего колена о каждом из них. Я была новым человеком – а это редкая пища для соседей в маленьких патриархальных городках.
Четыре месяца – немалый срок. Соседи уже давно громко расхваливали друг друга в мои уши и тихо жаловались мне друг на друга – в такие моменты я, слушая и кивая, узнавала больше.
Я знала, кто купил дом в километре от нашего, и сколько заплатил за него – и зачем-то я положила на полку памяти знание о том, сколько хотели хозяева за этот дом изначально.
Мне давно рассказали, что сват соседки Маши – тихий алкоголик, а трое детей соседки наискосок-напротив на самом деле не являются родными её мужу, но он при этом всех удочерил и любит – а куда денешься?..
Я понимала, что соседей прямо-напротив, недавно переехавших сюда, не любит весь «куток» за гордость и богатство. Единственное, что прощено им – удивительная трудоспособность.
Ценят. Но не любят – понимала я.
Мне даже рассказали, как зовут карликового петуха, оглашающего по утрам улицу своим криком так звонко, как могут оглашать только карликовые петухи – как все невысокие мужчины, умеющие компенсировать ущербность роста другими, более качественными способностями.
А уж какими танцами занимаются внучки одних и почему ссорятся внуки других соседей, и сколько лет главному осеменителю кошек этой (и соседних) улиц – десятикилограммовому коту третьих соседей, я знала чуть не с первых дней.
Да что там говорить! Я даже была в курсе того, какой сорт пива предпочитает мой любимый сосед в вечернее время – в отличие от его жены, предпочитающей водку в любое время суток…
… но я не знала, кому принадлежит соседний заброшенный участок – просто потому что не знали этого соседи.
- Так не бывает. – твёрдо сказал мой муж. – Так не бывает, потому что этого не может быть.
И я с ним согласилась.
Этого не могло быть в маленьком полусельском городке, где даже о нас, приехавших недавно, всё знали ВСЕ – в регистратуре поликлиники, в супермаркете, на автобусной станции – в первую же неделю нашей жизни здесь.
Здесь обо всех всё знали – и это было понятно нам, прожившим бОльшую часть жизни в посёлке городского типа, находящемся так далеко отсюда, но настолько близко ментально, насколько близкими и похожими могут быть маленькие городки Украины, России, Америки…
И непонятным было упорное молчание соседей – лишь заходила речь о злополучном участке.
Они ведь не молчали. Они охотно пытались рассказывать, лишь открывала я упорный и регулярный свой допрос, и начинали свой рассказ они единой для всех фразой – как будто неизвестный режиссёр вложил эту фразу в текст для массовки и строго-настрого велел повторять так и не иначе:
- И никакой отсебятины! Иначе новых ролей вам не видать! – и отбрасывал со лба спутанную мейерхольдовскую шевелюру, по-любимовски грузно опустившись в режиссёрское кресло, наблюдая за спектаклем – ежевечерне, ежеутренне, страша готовностью выкрикнуть грозное станиславское неверие…
- Этот участок? Да он передавался из рук в руки раз пять! Продают и продают.
Слово в слово я слышала эту фразу от разных людей.
И всё.
Дальше – тишина.
Режиссёр в кресле удовлетворённо кивает.
Народ безмолвствует, или мгновенно переводит разговор в другое русло - странный туман заволакивает глаза народа, и через минуту он уже не помнит, о чём я спрашивала, взахлёб возвращая беседу к котам, помидорам, внукам, плохим рессорам старенького автомобиля, пьянице-зятю – хорошенькое дело, а тёща тогда кто, с её любовью к водке?…
- Странно. – снова повторил мой муж.
И я, согласившись с ним, записала эту странность в реестр номером четвёртым.
.
- Так ты узнай, может, он ничейный? Может, его можно купить? И будет у нас свой собственный участок земли. – строго и деловито велел мне мой наивный муж.
Я, спрятав улыбку, пообещала узнать. Знаете, наверное, только мой муж может верить в ничейную землю в центре городка, что в пятнадцати километрах от столицы.
И с тем ушли все спать – каждый со своим.
Я – со спрятанной улыбкой, чтобы не оскорбить мужнину наивность.
Муж – с мечтой о земле.
Сын – с планом инженерного решения строительства навеса-сарайчика.
Дарья Тимофеевна ушла спать с пустышкой, зажатой в кулаке, улыбнувшись на прощание Тому, Кто Стоит В Углу.
Невестка спать шла с колыбельной для Дарьи Тимофеевны.
А дочери шли спать с хохотом.
Просто так.
Мы вообще много смеялись тогда. Нас смешили вещи смешные и не слишком, и вовсе не смешные, и те, кто приезжал к нам в гости в те дни, иногда растерянно улыбались, как улыбаются люди, при которых рассказывают шутку, понятную всем, кроме них.
И, вероятно, ворон, пролетая над нами, крукнул, в недоумении, услышав о решении наивного моего мужа приобрести соседний участок – да не услышали мы крука.
А услышав, внимания не обратили.
А через несколько дней в доме растаяло зеркало.
Потом начали съезжаться гости.
... и с ними появилась эта неизвестная.
