![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
ledi_dianaЯ люблю этот дом.
Где, выйдя ночью на кухню, можно услышать шаги в подвале -а днём, когда один на этаже и в доме, вдруг со второго этажа стук кием о бильярдный шар. И шар всегда летит в лузу.
Это понятно не от того, что можно увидеть шар в лузе - кто же пойдёт смотреть, я не пойду, я не решаюсь мешать Тем, Кто Играет На Бильярде Этого Дома, когда никого нет, или когда кто-то один на этаже и в доме - а оттого, что сетки луз дырявые, и шар летит сквозь дыры на пол, и долго грохочет, катаясь по неровному полу.
Здесь весной охапки сирени, а летом и осенью охапки роз, так что не хватает ваз, и мы используем графины толстого стекла, не пренебрегая банками и вёдрами - а зимой сухие ветви и целые стволы акаций, поставленные в огромные стеклянные хозяйские бутЫли, предназначенные изначально, конечно же, для самогона. Хозяева любили и умели производить самогон.
Мы не умеем.
Поэтому используем бутыли как вазы для ветвей или стволов, и так боимся, что вдруг войдут хозяева и всё увидят. Кощунством будут огорчены.
Но вряд ли хозяева увидят эти ветви, потому что до сих пор никто их не увидел - так однородно вписываются они в общий эскиз интерьера, что никто из многочисленных гостей до сих пор ни разу не спросил, зачем нам эти ветви, и даже, кажется, их не заметил - а те, на кого валились эти колючие ветви акаций, покорно водружали их на место и вопросов снова не задавали, молча утирая кровь исцарапанных рук.
Здесь любая ненужная мелочь, и вещь большая, тоже не обременённая особой востребованностью, находят место. А гости становятся заметны только количеством более тридцати человек.
Я люблю людей, живущих в этом доме - они входят в свои ниши, и замирают там, так что кажется, из каждой комнаты есть ход в секретное разветвление коридоров, ведущих в скрытые дальние апартаменты, и потому, подходя к комнатам друг друга, мы долго выжидаем, потом стучим, потом, услышав дальнее "Входите!", ещё некоторое время ждём.
И каждый понимает, что обитателю комнаты нужно дать время, чтобы вернуться по секретному разветвлению коридоров из дальних своих апартаментов.
Я люблю животных, живущих в этом доме - каждый из них имеет несколько мест для отдыха, и никто не отдаст своё место другому, да прочий и посягать не станет. А секретные ходы здесь есть только у кота. И он хозяин этого дома, с этим согласны и давно смирились все. Даже хорёк, с котом пока что не знакомый.
Иногда мне кажется, что я люблю и нЕлюдей, живущих в этом доме - но не тогда, когда кто-то из них, подобравшись близко ночью, ловит мою руку удивительно тёплой и сильной своей, и пожимает. Дискретно так пожимает, как сигналы передаёт.
Тогда я руку отдёргиваю и на них шикаю. Не то чтобы мне было страшно, но как-то это неприятно. Зачем спящему человеку руку пожимать?
Так можно испугать.
Я люблю этот сад.
Здесь фрукты рождаются деревьями единожды в два года. Деревья затеняют огород, здесь нет раздолья овощам, и в год, когда фруктам не быть, становится обидно. Когда нет фруктов и овощей, всегда обидно. Должно же быть хоть что-то.
Впрочем, тогда мы едим ягоды. Ягоды есть всегда.
Летом, конечно.
Я люблю этот мир.
Летом он жаркий, потный и липкий. Липкость бывает присыпана пылью, но зачем вся эта гадость, становится понятно только когда входишь в тёплую воду мелководья. Если на мелководье волны, тогда становится особенно понятным изысканный замысел и суть летнего бытия.
А зимой бывает снег. И если он бывает - он настолько холодный, что в это трудно поверить.
Я вообще не верю, что эта планета предназначалась для человека, особенно когда трогаю холодный снег.
За это люблю.
Я люблю этот мир, в который вхожу утром, нажав на кнопку.
Каждый раз помня, что это ловушка - я всё же нажимаю эту кнопку. И прихожу в этот мир, от которого не оторвусь, пока совсем не засыплет песок мои глаза. Песок, о котором мне говорила в детстве мама, объясняя, зачем Оле-Лукойе мешочек, наполненный песком.
Тогда я обижалась, меня возмущал простецкий садизм Оле-Лукойе по отношению к бедным деткам, которым сыпал он в глаза песок.
Сейчас мне иногда хочется иметь такой мешочек, и этот песок в нём, настолько трудно мне бывает уснуть.
И пусть даже будет Оле-Лукойе. Возможно, мы с ним поговорим. И он наконец объяснит мне, для чего одному мальчику понадобилось собирать это дурацкое слово, проходя дурацкий тест. Чего она от него хотела, эта старая, измученная одиночеством и непониманием, женщина?
Иногда мне кажется, что я нажимаю на кнопку, чтобы не думать именно об этом.
А отсутствие моего сна - оттого что я думаю именно об этом.
Наверное, это всё от любви. И о любви я хотела написать этот текст. О её количестве в моей жизни, и о моей радости от такого количества любви в моей жизни...
... так много я люблю.
Отчего тогда мне так хреново сегодня?
А?
Где, выйдя ночью на кухню, можно услышать шаги в подвале -а днём, когда один на этаже и в доме, вдруг со второго этажа стук кием о бильярдный шар. И шар всегда летит в лузу.
Это понятно не от того, что можно увидеть шар в лузе - кто же пойдёт смотреть, я не пойду, я не решаюсь мешать Тем, Кто Играет На Бильярде Этого Дома, когда никого нет, или когда кто-то один на этаже и в доме - а оттого, что сетки луз дырявые, и шар летит сквозь дыры на пол, и долго грохочет, катаясь по неровному полу.
Здесь весной охапки сирени, а летом и осенью охапки роз, так что не хватает ваз, и мы используем графины толстого стекла, не пренебрегая банками и вёдрами - а зимой сухие ветви и целые стволы акаций, поставленные в огромные стеклянные хозяйские бутЫли, предназначенные изначально, конечно же, для самогона. Хозяева любили и умели производить самогон.
Мы не умеем.
Поэтому используем бутыли как вазы для ветвей или стволов, и так боимся, что вдруг войдут хозяева и всё увидят. Кощунством будут огорчены.
Но вряд ли хозяева увидят эти ветви, потому что до сих пор никто их не увидел - так однородно вписываются они в общий эскиз интерьера, что никто из многочисленных гостей до сих пор ни разу не спросил, зачем нам эти ветви, и даже, кажется, их не заметил - а те, на кого валились эти колючие ветви акаций, покорно водружали их на место и вопросов снова не задавали, молча утирая кровь исцарапанных рук.
Здесь любая ненужная мелочь, и вещь большая, тоже не обременённая особой востребованностью, находят место. А гости становятся заметны только количеством более тридцати человек.
Я люблю людей, живущих в этом доме - они входят в свои ниши, и замирают там, так что кажется, из каждой комнаты есть ход в секретное разветвление коридоров, ведущих в скрытые дальние апартаменты, и потому, подходя к комнатам друг друга, мы долго выжидаем, потом стучим, потом, услышав дальнее "Входите!", ещё некоторое время ждём.
И каждый понимает, что обитателю комнаты нужно дать время, чтобы вернуться по секретному разветвлению коридоров из дальних своих апартаментов.
Я люблю животных, живущих в этом доме - каждый из них имеет несколько мест для отдыха, и никто не отдаст своё место другому, да прочий и посягать не станет. А секретные ходы здесь есть только у кота. И он хозяин этого дома, с этим согласны и давно смирились все. Даже хорёк, с котом пока что не знакомый.
Иногда мне кажется, что я люблю и нЕлюдей, живущих в этом доме - но не тогда, когда кто-то из них, подобравшись близко ночью, ловит мою руку удивительно тёплой и сильной своей, и пожимает. Дискретно так пожимает, как сигналы передаёт.
Тогда я руку отдёргиваю и на них шикаю. Не то чтобы мне было страшно, но как-то это неприятно. Зачем спящему человеку руку пожимать?
Так можно испугать.
Я люблю этот сад.
Здесь фрукты рождаются деревьями единожды в два года. Деревья затеняют огород, здесь нет раздолья овощам, и в год, когда фруктам не быть, становится обидно. Когда нет фруктов и овощей, всегда обидно. Должно же быть хоть что-то.
Впрочем, тогда мы едим ягоды. Ягоды есть всегда.
Летом, конечно.
Я люблю этот мир.
Летом он жаркий, потный и липкий. Липкость бывает присыпана пылью, но зачем вся эта гадость, становится понятно только когда входишь в тёплую воду мелководья. Если на мелководье волны, тогда становится особенно понятным изысканный замысел и суть летнего бытия.
А зимой бывает снег. И если он бывает - он настолько холодный, что в это трудно поверить.
Я вообще не верю, что эта планета предназначалась для человека, особенно когда трогаю холодный снег.
За это люблю.
Я люблю этот мир, в который вхожу утром, нажав на кнопку.
Каждый раз помня, что это ловушка - я всё же нажимаю эту кнопку. И прихожу в этот мир, от которого не оторвусь, пока совсем не засыплет песок мои глаза. Песок, о котором мне говорила в детстве мама, объясняя, зачем Оле-Лукойе мешочек, наполненный песком.
Тогда я обижалась, меня возмущал простецкий садизм Оле-Лукойе по отношению к бедным деткам, которым сыпал он в глаза песок.
Сейчас мне иногда хочется иметь такой мешочек, и этот песок в нём, настолько трудно мне бывает уснуть.
И пусть даже будет Оле-Лукойе. Возможно, мы с ним поговорим. И он наконец объяснит мне, для чего одному мальчику понадобилось собирать это дурацкое слово, проходя дурацкий тест. Чего она от него хотела, эта старая, измученная одиночеством и непониманием, женщина?
Иногда мне кажется, что я нажимаю на кнопку, чтобы не думать именно об этом.
А отсутствие моего сна - оттого что я думаю именно об этом.
Наверное, это всё от любви. И о любви я хотела написать этот текст. О её количестве в моей жизни, и о моей радости от такого количества любви в моей жизни...
... так много я люблю.
Отчего тогда мне так хреново сегодня?
А?
