ТРУБАЧИ ПО ИМЕНИ НАДО. ч.5
Apr. 14th, 2013 05:57 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
... я вышла из больничного отделения и закурила.
В отделении осталась моя средняя дочь.
Это было отделение совсем другой больницы, не той, в которой провела детство я.
Дочери предстояло пройти обследование и лечение. Свалилось всё так непонятно и неожиданно. Так не вовремя свалилось - думала я, держа сигарету дрожащими пальцами.
Недавно умерла моя мама.
Я не плакала. Я не плакала даже когда она умирала - но я тогда почти лежала перед картонной иконкой и молилась так, как никогда я не молилась в жизни. А в жизни я вообще почти никогда и не молилась.
Я просила маме скорейшей смерти - так затянулась агония, так мама мучилась.
Я хотела сидеть с ней, пока она не умрёт.
- Мне за ручку её подержать, ну пожалуйста... - просила я, а меня выставляли, взяв осторожно и твёрдо за плечи.
- Нельзя. - говорили мне. - Ты станешь плакать и задержишь её смерть. Ну мало она мучилась?
- Я не буду плакать. Мне бы за ручку... - просила я.
- Нельзя. - говорила мне моя подруга.
Моя подруга была фельдшером. Она сидела со мной и мамой все страшные десять дней, пока мучилась моя мама самым последним мучением в своей жизни.
Теперь подруга выставляла меня.
В квартиру вбежала врач. Она тоже была моей подругой.
- Нет, нет. - сказала врач. - Уйди, Богом прошу. Ну пойми, так надо!
опять было это надо...
как раз в момент, когда мне так надо было подержать её за ручку, пока она ещё не умерла. Ну вдруг ей нужна моя рука тоже?
Меня выставили из бабско-детской комнаты. Дети сидели в третьей комнате, прижавшись друг к другу. С ними были люди.
Я лежала перед дверью в бабско-детскую и молилась перед картонной иконкой.
- Ну Господи, ну сделай это, пожалуйста... - просила я, забыв слова официальных молитв. - Ну что тебе стоит, пусть уже она умрёт, пусть не мучится... И мне бы за ручку её подержать...
Когда мама умерла, я вошла в бабско-детскую, присела к маминой постели и взяла мамину, тёплую ещё руку.
Я подержала маму немного за руку, а потом начала маму обмывать.
Не нашлось никого, кто бы смог это делать, а время шло. Поэтому я попросила принести таз тёплой воды и стала делать это сама. Был рядом брат. Он был младшим, я думала, что надо его как-то успокоить. А он думал, как успокоить меня.
- Ручки помоем... - говорила я как пела. - И ножки бедные помоем. Ничего-ничего, это наша мамочка, ничего, это не страшно.
Потом начались похоронные хлопоты. Я, брат и мой муж - мы придумали так. Мы взяли всё на себя. Мы распоряжались похоронами и приготовлением еды для приезжающих. мы доставали транспорт и заказывали столовую. Мы никому не отдавали эти хлопоты.
И это было самым правильным, что мы могли сделать. Потому что только такие хлопоты могли нас удержать от слёз. А слёз нельзя допускать. Во-первых, потому что потом не остановишься. А во-вторых, так мама просила. Она нас долго готовила к своей смерти. Рассказывала, как надо всё будет сделать. И всегда говорила, что не надо плакать. Она будет смотреть на наши слёзы и очень огорчится.
И мы старались не плакать.
Но я сделала ошибку.
Мои дети старались делать так как я - не плакать. Им это плохо удавалось, но они пытались. И это сказалось потом, мне объяснили врачи.
Наверное, детям надо было плакать. А они сдерживались.
И получилось потом так, что моя средняя дочь заболела. Она так непонятно заболела. У неё начали быстро-быстро мигать глаза и дрожать руки. руки дрожали всё время так, что она не могла даже писать, и ложку держала в руках с трудом.
Врачи сказали, что ничего, что это всё временно. Но надо полежать в больнице. И я привезла дочь в больницу, оставила в отделении, а сама вышла курить и думать, куда мне сейчас идти и что делать.
Мне надо было быстро куда-то пойти, сесть и думать. Потому что невовремя, потому что приближались выпускные экзамены для дочери в этой музыкальной школе. А играть она не сможет, врачи сказали это точно.
Теперь я стояла в больничном дворике и курила.
Этот дворик я тоже знала по моему детству. Эта больница была областной, и Борисыч иногда меня направлял в эту областную, когда мои анализы и рентген совсем ставали плохими.
Я не любила областную. Но здесь тоже был подвал, и испытания я проходила тоже. В больницах всегда испытания. Только в этой областной ещё добавлялась нитка под простынёй.
Нитку прокладывали таким витым зигзагом, а потом, когда человек ложился на кровать, и все выключали свет и делали вид, что спят - кто-то начинал тянуть нитку. И лежащему казалось, что под его спиной пробегает мышь или какой-то паук.
И когда я впервые приехала в эту больницу, мне такую нитку тоже проложили под простыню. Но я про нитку знала, конечно. Я её оборвала под подушкой. И когда все затихли, я подождала некоторое время, а когда услышала шорох из соседней кровати, повернулась к девочке, которая шуршала там под одеялом, и спросила:
- Что, не тянется нитка?
И все промолчали. А наутро всем было немного неудобно.
Потом меня, конечно, повели в подвал тоже. В этой больнице подвал был очень длинным и запутанным. Но там везде был свет, и поэтому было почти нестрашно. Со светом - какое же это испытание?
Я улыбнулась, вспомнив больничные подвалы моего детства.
Я не переживала за мою дочь. Я знала, что она в курсе всех ниток и подвалов - и все испытания пройдёт.
Я курила и думала, где бы мне сейчас сесть и подумать, как из подвала выскочило несколько мальчишек. Все были весёлыми, только один немного растерянным. Он тоже улыбался, и так победно. Потом он подошёл ко мне.
- Здрасте. - сказал мальчик.
- Здравствуй. - ответила я. - Что, прошёл испытание?
- Ага. - улыбнулся мальчик. - А вы откуда знаете?
- Знаю. - сказала я.
- А дайте сигарету. - сказал мальчик.
- Не дам. - покачала головой я.
- А почему? Жалко? - спросил мальчик.
- Здоровья твоего мне жалко. - ответила я ему.
- Подумаешь, я с десяти лет курю. А мне уже тринадцать. - ответил мальчик гордо.
Я обдумала. Затем достала пачку сигарет, вытащила одну и протянула мальчику.
- Спасибо. - сказал мальчик. - А дайте две.
- Перебьёшься. - строго сказала я.
- ну ладно, я пошёл. - сказал мальчик, оглядываясь на остальных.
остальные переминались с ноги на ногу, поглядывая в нашу сторону.
- В котельной курите. - сказала я.
- Знаем. - махнул рукой мне мальчик.
А я придумала, куда мне пойти. Это недалеко, две остановки - и я пошла пешком. Что такое две остановки для человека, привыкшего ходить пешком семь километров до электрички.
Я вошла в кафе, которое было совсем рядом с музыкальной школой.
Это кафе открылось в тот год, когда я привела детей в музыкальную школу - и получилось так, что я всё время там сидела, в этом кафе. Я сидела там, пока ждала окончания уроков моих детей. Потом мы приходили в это кафе, чтобы пообедать. Это когда были деньги. Когда денег не было - нас отводили в дальний зал и приносили нам пустые тарелки. А я выкладывала на эти тарелки обед, который привезла с собой.
Нам это позволяли в этом кафе. Потому что все там нас ждали. И официантки и повара, даже бармены были нашими друзьями. Все они знали, какую программу репетируют мои дети, и про всё, что у нас происходит - а я знала обо всём, что происходит у поваров, официанток и барменов.
В это кафе приходили каталы и актёры и режиссёры театра. Театр был рядом, куда ещё ходить актёрам и режиссёрам?
Всё время приходили в это кафе военные из военкомата, который тоже рядом - и прокуроры из прокуратуры.
Были там также детективные агенты из маленького частного детективного агентства. Ещё там всегда сидели мальчики из ломбарда.
И ещё почему-то там тусовались всякие поэты. С поэтами я так и не поняла, почему они там зависали.
Вся эта братия давно передружилась друг с другом, а некоторые даже имели романы, не считая разовых.
И мои дети, и я сама там уважались. Потому что упорство, с которым мы семь лет ездили в музыкальную школу, и в школы обычные - нельзя было не уважать. Поэтому случалось там всякое. Когда мне не хватало денег на лекарства для моих детей, мне собирали эти деньги все эти прокуроры и официантки, не говоря уже о каталах.
А когда сильно заболела официантка этого кафе - мы тоже собирали деньги, и я кидала в шляпу. У меня как раз был период денег в кармане тогда.
Кафе было клубом - и я пошла туда.
Я вошла в кафе в дневное тихое и пустое время. И в первом зале сидело всего два человека, и каждый из них был моим знакомым. Но между собой они знакомы не были.
Я села за стол, а они оба как-то подскочили и подбежали ко мне. наверное, я выглядела совсем неважно.
- Что случилось? - они испуганно спросили хором, а я заплакала.
Пока я плакала, они быстро познакомились и заказали что-то себе и мне.
Потом я начала рассказывать, и всё, что я рассказывала было нестрашным, врачи же сказали, что быстро вылечат мою девочку - но как-то всё это было непонятно и невовремя.
- Так, первым делом коньяк. - решительно сказал один мой знакомый.
- Правильно. - сказал второй.
И я удивлённо посмотрела на них.
Они не были моими друзьями, мы до этого только раскланивались в этом кафе. И они оба были очень разными. ну, совершенно трудно было представить общие какие-то точки их интересов. Но сейчас они с такой симпатией посматривали друг на друга, и так быстро понимали друг друга, что казались старыми друзьями.
А когда мы уже выпили коньяк, они предложили мне такой план - мы сейчас немного посидим в этом кафе. Потом выйдем и пойдём по проспекту. И будем заходить в разные кафе.
- А зачем? - спросила я удивлённо.
- А увидишь. Так надо. - сказали они.
И мы пошли по проспекту.
Мы заходили в разные кафе и рестораны. Везде мы сидели немного и обязательно знакомились с кем-то или здоровались с чьими-то знакомыми. Знакомые потом шли куда-то с нами вместе, где-то оставались, когда мы уходили. Состав нашего бродящего звена всё время изменялся. Иногда мы заходили даже в какие-то забегаловки с тайного чёрного хода. Там дым коромыслом и бильярд на деньги. И ставки были высокими - говорили мне мои знакомые.
Там бомж сидел за столиком рядом с профессором. И у обоих были бороды, только у одного красивая, чистая, а у второго грязная, клочьями. Но они спорили так увлечённо.
- Они друзья. Они здесь встречаются и спорят очень философически. - мне говорили мои знакомые.
И всё это путешествие, кажется, начало мне помогать. Я улыбалась и смотрела то на одного, то на второго. А они мало обращали внимания на меня, кроме обязательной галантности. Они так увлечённо говорили друг с другом, и им, таким разным, было очень интересно, как этому бомжу с профессором.
Я видела таких разных людей, слышала о разных проблемах и радостях разных людей. И моё горе, что мама умерла, и девочка теперь больна - оно не стало меньшим горем. Но оно стало более спокойным в моих мыслях, и я уже давно не плакала, а даже улыбалась и смеялась.
А потом меня провели к моей электричке.
- Какая хорошая была идея. Действительно, так было надо. - сказала я им благодарно.
Они улыбались, глдя на меня.
- Рецепт Хемингуэя. - сказал один.
- А мы так однажды нашего бас-гитариста вылечили от длительной депрессии. - сказал второй.
- А ты играл? - спросил первый.
- Да я и сейчас играю. - ответил второй.
- А что? - закурил первый.
- Рок в основном. Но иногда приходится лабать, ты ж понимаешь.
- А ты чем владеешь? - спросил первый.
- Гитара, фортепиано. ну, основное - труба. - сказал второй.
- Надо же, у меня то же самое. - сказал первый удивлённо. - Только давно не играл.
И я потерпела, пока они поговорили о гитарах и трубах.
Я не удивлялась. В такой вечер со мной могли гулять только трубачи. Да и вообще я не удивлялась огромному количеству этой меди вокруг меня. Мне казалось, что это всё вот почему - когда мальчиков отдают в музыкальные школы, а почему-то считается, что любой ребёнок должен хоть сколько-нибудь поучиться в музыкальной школе, исключения редки - то мальчикам сразу предлагают что-то попроще.
- О, нет. Духовой инструмент только кажется простым. - возразили мне оба моих спутника.
Но тут подъехала моя электричка, и я уехала. Трубачи махали мне вослед руками, а я уже смотрела вперёд. Я готовилась шагать семь километров от электрички к дому.
И это было лучшей из возможностей подумать. Я, степь и тишина.
Конечно же, немного страшно. Темно, и чёрные полосы деревьев в посадках надвигаются по мере приближения к ним. И степь - там слышен каждый звук, и каждый цок моих каблуков, стучащих по асфальтовой дороге.
ну что же - значит, это будет ещё одним испытанием смелости и силы воли.
И я иду по пыльной дороге,
и черное солнце висит над ней,
и я понимаю —
это всего лишь
дорога, которую я пройду.
ч.1 - http://diana-ledi.livejournal.com/1043552.html
ч.2 - http://diana-ledi.livejournal.com/1043924.html
ч.3 - http://diana-ledi.livejournal.com/1044058.html
ч.4 - http://diana-ledi.livejournal.com/1044309.html
В отделении осталась моя средняя дочь.
Это было отделение совсем другой больницы, не той, в которой провела детство я.
Дочери предстояло пройти обследование и лечение. Свалилось всё так непонятно и неожиданно. Так не вовремя свалилось - думала я, держа сигарету дрожащими пальцами.
Недавно умерла моя мама.
Я не плакала. Я не плакала даже когда она умирала - но я тогда почти лежала перед картонной иконкой и молилась так, как никогда я не молилась в жизни. А в жизни я вообще почти никогда и не молилась.
Я просила маме скорейшей смерти - так затянулась агония, так мама мучилась.
Я хотела сидеть с ней, пока она не умрёт.
- Мне за ручку её подержать, ну пожалуйста... - просила я, а меня выставляли, взяв осторожно и твёрдо за плечи.
- Нельзя. - говорили мне. - Ты станешь плакать и задержишь её смерть. Ну мало она мучилась?
- Я не буду плакать. Мне бы за ручку... - просила я.
- Нельзя. - говорила мне моя подруга.
Моя подруга была фельдшером. Она сидела со мной и мамой все страшные десять дней, пока мучилась моя мама самым последним мучением в своей жизни.
Теперь подруга выставляла меня.
В квартиру вбежала врач. Она тоже была моей подругой.
- Нет, нет. - сказала врач. - Уйди, Богом прошу. Ну пойми, так надо!
опять было это надо...
как раз в момент, когда мне так надо было подержать её за ручку, пока она ещё не умерла. Ну вдруг ей нужна моя рука тоже?
Меня выставили из бабско-детской комнаты. Дети сидели в третьей комнате, прижавшись друг к другу. С ними были люди.
Я лежала перед дверью в бабско-детскую и молилась перед картонной иконкой.
- Ну Господи, ну сделай это, пожалуйста... - просила я, забыв слова официальных молитв. - Ну что тебе стоит, пусть уже она умрёт, пусть не мучится... И мне бы за ручку её подержать...
Когда мама умерла, я вошла в бабско-детскую, присела к маминой постели и взяла мамину, тёплую ещё руку.
Я подержала маму немного за руку, а потом начала маму обмывать.
Не нашлось никого, кто бы смог это делать, а время шло. Поэтому я попросила принести таз тёплой воды и стала делать это сама. Был рядом брат. Он был младшим, я думала, что надо его как-то успокоить. А он думал, как успокоить меня.
- Ручки помоем... - говорила я как пела. - И ножки бедные помоем. Ничего-ничего, это наша мамочка, ничего, это не страшно.
Потом начались похоронные хлопоты. Я, брат и мой муж - мы придумали так. Мы взяли всё на себя. Мы распоряжались похоронами и приготовлением еды для приезжающих. мы доставали транспорт и заказывали столовую. Мы никому не отдавали эти хлопоты.
И это было самым правильным, что мы могли сделать. Потому что только такие хлопоты могли нас удержать от слёз. А слёз нельзя допускать. Во-первых, потому что потом не остановишься. А во-вторых, так мама просила. Она нас долго готовила к своей смерти. Рассказывала, как надо всё будет сделать. И всегда говорила, что не надо плакать. Она будет смотреть на наши слёзы и очень огорчится.
И мы старались не плакать.
Но я сделала ошибку.
Мои дети старались делать так как я - не плакать. Им это плохо удавалось, но они пытались. И это сказалось потом, мне объяснили врачи.
Наверное, детям надо было плакать. А они сдерживались.
И получилось потом так, что моя средняя дочь заболела. Она так непонятно заболела. У неё начали быстро-быстро мигать глаза и дрожать руки. руки дрожали всё время так, что она не могла даже писать, и ложку держала в руках с трудом.
Врачи сказали, что ничего, что это всё временно. Но надо полежать в больнице. И я привезла дочь в больницу, оставила в отделении, а сама вышла курить и думать, куда мне сейчас идти и что делать.
Мне надо было быстро куда-то пойти, сесть и думать. Потому что невовремя, потому что приближались выпускные экзамены для дочери в этой музыкальной школе. А играть она не сможет, врачи сказали это точно.
Теперь я стояла в больничном дворике и курила.
Этот дворик я тоже знала по моему детству. Эта больница была областной, и Борисыч иногда меня направлял в эту областную, когда мои анализы и рентген совсем ставали плохими.
Я не любила областную. Но здесь тоже был подвал, и испытания я проходила тоже. В больницах всегда испытания. Только в этой областной ещё добавлялась нитка под простынёй.
Нитку прокладывали таким витым зигзагом, а потом, когда человек ложился на кровать, и все выключали свет и делали вид, что спят - кто-то начинал тянуть нитку. И лежащему казалось, что под его спиной пробегает мышь или какой-то паук.
И когда я впервые приехала в эту больницу, мне такую нитку тоже проложили под простыню. Но я про нитку знала, конечно. Я её оборвала под подушкой. И когда все затихли, я подождала некоторое время, а когда услышала шорох из соседней кровати, повернулась к девочке, которая шуршала там под одеялом, и спросила:
- Что, не тянется нитка?
И все промолчали. А наутро всем было немного неудобно.
Потом меня, конечно, повели в подвал тоже. В этой больнице подвал был очень длинным и запутанным. Но там везде был свет, и поэтому было почти нестрашно. Со светом - какое же это испытание?
Я улыбнулась, вспомнив больничные подвалы моего детства.
Я не переживала за мою дочь. Я знала, что она в курсе всех ниток и подвалов - и все испытания пройдёт.
Я курила и думала, где бы мне сейчас сесть и подумать, как из подвала выскочило несколько мальчишек. Все были весёлыми, только один немного растерянным. Он тоже улыбался, и так победно. Потом он подошёл ко мне.
- Здрасте. - сказал мальчик.
- Здравствуй. - ответила я. - Что, прошёл испытание?
- Ага. - улыбнулся мальчик. - А вы откуда знаете?
- Знаю. - сказала я.
- А дайте сигарету. - сказал мальчик.
- Не дам. - покачала головой я.
- А почему? Жалко? - спросил мальчик.
- Здоровья твоего мне жалко. - ответила я ему.
- Подумаешь, я с десяти лет курю. А мне уже тринадцать. - ответил мальчик гордо.
Я обдумала. Затем достала пачку сигарет, вытащила одну и протянула мальчику.
- Спасибо. - сказал мальчик. - А дайте две.
- Перебьёшься. - строго сказала я.
- ну ладно, я пошёл. - сказал мальчик, оглядываясь на остальных.
остальные переминались с ноги на ногу, поглядывая в нашу сторону.
- В котельной курите. - сказала я.
- Знаем. - махнул рукой мне мальчик.
А я придумала, куда мне пойти. Это недалеко, две остановки - и я пошла пешком. Что такое две остановки для человека, привыкшего ходить пешком семь километров до электрички.
Я вошла в кафе, которое было совсем рядом с музыкальной школой.
Это кафе открылось в тот год, когда я привела детей в музыкальную школу - и получилось так, что я всё время там сидела, в этом кафе. Я сидела там, пока ждала окончания уроков моих детей. Потом мы приходили в это кафе, чтобы пообедать. Это когда были деньги. Когда денег не было - нас отводили в дальний зал и приносили нам пустые тарелки. А я выкладывала на эти тарелки обед, который привезла с собой.
Нам это позволяли в этом кафе. Потому что все там нас ждали. И официантки и повара, даже бармены были нашими друзьями. Все они знали, какую программу репетируют мои дети, и про всё, что у нас происходит - а я знала обо всём, что происходит у поваров, официанток и барменов.
В это кафе приходили каталы и актёры и режиссёры театра. Театр был рядом, куда ещё ходить актёрам и режиссёрам?
Всё время приходили в это кафе военные из военкомата, который тоже рядом - и прокуроры из прокуратуры.
Были там также детективные агенты из маленького частного детективного агентства. Ещё там всегда сидели мальчики из ломбарда.
И ещё почему-то там тусовались всякие поэты. С поэтами я так и не поняла, почему они там зависали.
Вся эта братия давно передружилась друг с другом, а некоторые даже имели романы, не считая разовых.
И мои дети, и я сама там уважались. Потому что упорство, с которым мы семь лет ездили в музыкальную школу, и в школы обычные - нельзя было не уважать. Поэтому случалось там всякое. Когда мне не хватало денег на лекарства для моих детей, мне собирали эти деньги все эти прокуроры и официантки, не говоря уже о каталах.
А когда сильно заболела официантка этого кафе - мы тоже собирали деньги, и я кидала в шляпу. У меня как раз был период денег в кармане тогда.
Кафе было клубом - и я пошла туда.
Я вошла в кафе в дневное тихое и пустое время. И в первом зале сидело всего два человека, и каждый из них был моим знакомым. Но между собой они знакомы не были.
Я села за стол, а они оба как-то подскочили и подбежали ко мне. наверное, я выглядела совсем неважно.
- Что случилось? - они испуганно спросили хором, а я заплакала.
Пока я плакала, они быстро познакомились и заказали что-то себе и мне.
Потом я начала рассказывать, и всё, что я рассказывала было нестрашным, врачи же сказали, что быстро вылечат мою девочку - но как-то всё это было непонятно и невовремя.
- Так, первым делом коньяк. - решительно сказал один мой знакомый.
- Правильно. - сказал второй.
И я удивлённо посмотрела на них.
Они не были моими друзьями, мы до этого только раскланивались в этом кафе. И они оба были очень разными. ну, совершенно трудно было представить общие какие-то точки их интересов. Но сейчас они с такой симпатией посматривали друг на друга, и так быстро понимали друг друга, что казались старыми друзьями.
А когда мы уже выпили коньяк, они предложили мне такой план - мы сейчас немного посидим в этом кафе. Потом выйдем и пойдём по проспекту. И будем заходить в разные кафе.
- А зачем? - спросила я удивлённо.
- А увидишь. Так надо. - сказали они.
И мы пошли по проспекту.
Мы заходили в разные кафе и рестораны. Везде мы сидели немного и обязательно знакомились с кем-то или здоровались с чьими-то знакомыми. Знакомые потом шли куда-то с нами вместе, где-то оставались, когда мы уходили. Состав нашего бродящего звена всё время изменялся. Иногда мы заходили даже в какие-то забегаловки с тайного чёрного хода. Там дым коромыслом и бильярд на деньги. И ставки были высокими - говорили мне мои знакомые.
Там бомж сидел за столиком рядом с профессором. И у обоих были бороды, только у одного красивая, чистая, а у второго грязная, клочьями. Но они спорили так увлечённо.
- Они друзья. Они здесь встречаются и спорят очень философически. - мне говорили мои знакомые.
И всё это путешествие, кажется, начало мне помогать. Я улыбалась и смотрела то на одного, то на второго. А они мало обращали внимания на меня, кроме обязательной галантности. Они так увлечённо говорили друг с другом, и им, таким разным, было очень интересно, как этому бомжу с профессором.
Я видела таких разных людей, слышала о разных проблемах и радостях разных людей. И моё горе, что мама умерла, и девочка теперь больна - оно не стало меньшим горем. Но оно стало более спокойным в моих мыслях, и я уже давно не плакала, а даже улыбалась и смеялась.
А потом меня провели к моей электричке.
- Какая хорошая была идея. Действительно, так было надо. - сказала я им благодарно.
Они улыбались, глдя на меня.
- Рецепт Хемингуэя. - сказал один.
- А мы так однажды нашего бас-гитариста вылечили от длительной депрессии. - сказал второй.
- А ты играл? - спросил первый.
- Да я и сейчас играю. - ответил второй.
- А что? - закурил первый.
- Рок в основном. Но иногда приходится лабать, ты ж понимаешь.
- А ты чем владеешь? - спросил первый.
- Гитара, фортепиано. ну, основное - труба. - сказал второй.
- Надо же, у меня то же самое. - сказал первый удивлённо. - Только давно не играл.
И я потерпела, пока они поговорили о гитарах и трубах.
Я не удивлялась. В такой вечер со мной могли гулять только трубачи. Да и вообще я не удивлялась огромному количеству этой меди вокруг меня. Мне казалось, что это всё вот почему - когда мальчиков отдают в музыкальные школы, а почему-то считается, что любой ребёнок должен хоть сколько-нибудь поучиться в музыкальной школе, исключения редки - то мальчикам сразу предлагают что-то попроще.
- О, нет. Духовой инструмент только кажется простым. - возразили мне оба моих спутника.
Но тут подъехала моя электричка, и я уехала. Трубачи махали мне вослед руками, а я уже смотрела вперёд. Я готовилась шагать семь километров от электрички к дому.
И это было лучшей из возможностей подумать. Я, степь и тишина.
Конечно же, немного страшно. Темно, и чёрные полосы деревьев в посадках надвигаются по мере приближения к ним. И степь - там слышен каждый звук, и каждый цок моих каблуков, стучащих по асфальтовой дороге.
ну что же - значит, это будет ещё одним испытанием смелости и силы воли.
И я иду по пыльной дороге,
и черное солнце висит над ней,
и я понимаю —
это всего лишь
дорога, которую я пройду.
ч.1 - http://diana-ledi.livejournal.com/1043552.html
ч.2 - http://diana-ledi.livejournal.com/1043924.html
ч.3 - http://diana-ledi.livejournal.com/1044058.html
ч.4 - http://diana-ledi.livejournal.com/1044309.html