ledi_diana | (no subject)

Её привезли на каталке. Нас всех так привозили. Меня - за две недели до неё.
Она была в трусиках. В крови, как все мы, конечно...
Трусики...
Беленькие когда-то, в попку врезанные - трусики в крови и грязи.

Я хмыкнула. С меня две недели назад срезали всё, даже трусики. Ножничками. И везли на каталке совсем голенькую. Медсестра просила меня приподнять голову, собирала в хвост мои распущенные волосы, перебрасывала хвост на грудь и тщательно распределяла по груди, пупку и...
Да, что же - коса была длинна и пушиста, как раз всё срамное и прикрывалось. Не зря я накручивала волосы на бигуди за два часа до...
снимала их, опаздывая, за час до...
сушила на ветру, выпустив хвост из-под великоватого на меня, мотоциклетного шлема, за пять минут до...

Леди Годива была я, да...

- Снова потеряет сознание - давай нашатырь. - инструктировала медсестра юного медбрата.
Медбрат морщился, жалостливо глядел на девочку в грязных трусиках. Девочка была некрасивой, уродливой была девочка. Медбрат сглатывал слюну, глядя на девочкину голенькую грудь. Грудь была прекрасной, покрытой совершенным загаром - не разменивающимся на белые следы от купальника.
Под тонкими ниточками трусиков тоже не было белых следов. Похоже, девочка не признавала купальник как факт. Похоже, не признавала она его часто, помногу, и, кажется, с середины апреля - таким густым и ровным был её ореховый загар.

Медбрат сжимал в огромной ладони маленький пузырёк - на случай если девочка начнёт терять сознание. Но в его глазах легко читалось острое желание такого случая, чтобы, отбросив пузырёк с пошлым запахом аммиака, быстрее начинать делать девочке непрямой массаж сердца.

... А я не теряла сознание! (гордо вспоминала я) - даже когда мне зашивали рану без наркоза. Огромную рваную рану. На ноге - там, где коленка, сбоку от неё.
У них никогда не было лишнего наркоза. Вере остатки пальцев срезали тоже без наркоза - за три месяца до моего прибытия.
- Доктор, а наркоз? - спрашивала Вера.
- А у тебя болевой шок. - отвечал ей доктор. - Тебе всё равно наркоз сейчас не поможет.
А мне тоже наркоз был не положен две недели назад. Мне даже операционная не полагалась, потому что все две операционные заняли те, кого привезли до меня, час назад.
А шить ногу решили мне в третьей операционной, закрытой на ремонт. Меня туда ввезли на каталке, и оставили молча.
Вошел врач, и молча начал шить. Я тоскливо осматривала операционную с грудами штукатурки и кафеля на полу, потом я удивленно смотрела на свою окровавленную ногу. Кровь уже взялась корочкой. Кровь врач не смывал, конечно, не врачское это дело. Над раной кружились мухи, обрадованно влетевшие в открытое окно операционной. Самые храбрые мухи садились на ногу, когда врач отворачивался, чтобы взять очередной инструмент.
- Доктор, мухи? - спросила я.
- А как же. Они кровь чуют... - объяснил мне врач.
Я округлила глаза и ошеломленно улыбнулась. У меня был шок.
Потом в операционную влетел врач из травмпункта, который принимал меня, и первый придумал накрывать меня моими же волосами. А простынки прибывшим там были не положены.
- Как наша леди? - подошел он ко мне.
Он назвал меня ледей, только ввезли меня в травмпункт. Нормально, мне понравилось. Умудрился рассмотреть облик леди за неледским выражением лица женщины, которую вышибало из седла мотоцикла, потом тянуло по трассе, потом лежала она там на трассе, истекая кровью.
Умудрился.
- Новокаинчику бы... - несмело попросила я. Не избавления от боли для, а для порядку бы...
Врач из травмпункта матюкнулся и укоризненно посмотрел на шьющего меня коллегу. Коллега задумчивый, мух разумеюший, молча пожал плечами.
- Да я заканчиваю. И смотри, как хорошо держится.

Я держалась хорошо, как Вера, у которой не приживалась кожа на культе, оставшейся от руки - а ради этой кожи были изуродованы срезами оба бедра.
- Ничего, есть еще попа! - говорила Вера.
Как шестнадцатилетняя Оленька, которая после ампутации ножек всего один раз хотела повеситься. Потом начала изучать управление инвалидной коляской, и вовсе успокоилась.
Олег тоже держался хорошо. У него было полторы ноги - нормальное количество.
- Руки есть, это главное! - ржал он, причесывая меня по утрам. Я долго не могла себя обслуживать. Мои руки, бока, спина и поджелудочная были отбиты, в отличие от ноги, которая была отбита и разломана.

... А эта орала. Боже, как она орала!
Для неё тут же нашёлся наркоз - лишь бы не орала. Но он ей мало помог.
- Она так кричит оттого, что её парень погиб? - спросила Оленька.
Оленька прикатывала на коляске - смотреть каждого новенького. Оленьку никто не прогонял, её любили. Красивее Оленьки я не видела девочек никогда, даже среди девочек с ножками.
А ещё она была настолько жизнерадостной, что её, в паре с голыми забинтованными культями, свисающими над подножкой коляски - стоило прописывать как успокоительное для истеричек.
- Это не мой парень! - закричала новенькая. - Лучше скажите, где ваш врач?
- Врач занят. Он делает операцию. Освободится, и придет к вам. Врач у нас один на смене, понимаете? А что вы хотите от врача? Может, я помогу?
спросил медбрат, огромный и жалостливый.
- Нет! Мне нужен врач! Пусть отрежет мне ногу!
и снова начала орать...

Мы очень удивились. Нога её была сломана в одном месте, уже приезжала передвижная рентген-установка, понятно было, что девочке либо загонят штырь в ножку, либо утыкают спицами, упаковав ногу в ажурную конструкцию аппарата. Но ампутация была излишней.

Вошел уставший врач. Уродливая голая девочка взвизгнула:
- Доктор, отрежьте мне её, я её больше не хочу!
- Ногу? - переспросил врач, рассматривая тем не менее, прекрасную грудь девочки.
- Нет, голову! - заорала новенькая. - Конечно, ногу! Отрежьте, быстрее. Я её не хочу.
- Почему? - спросил врач. - Красивая ножка. Слегка сломанная, но это не страшно.
- Она болит! - снова начала кричать девочка. - Не хочу ничего! Режьте!
- Хорошо. - сказал врач.
Повернулся к медбрату, пощелкал пальцами, ожидая, пока тот оторвется от рассматривания загорелой груди и переведёт взгляд на врача, и распорядился:
- Готовьте операционную для ампутации конечности.
Хороший ход. И кого-то он мог бы успокоить, но не её!
Девочка откинулась на тощую больничную подушку, и тихо уточнила:
- Побыстрее, пожалуйста. Я терплю из последних сил.

- Это я терплю из последних сил, чтобы не усраться с тебя! - заорала тетя Маша, прикованная к сложной металлической конструкции своей же собственной, подвешенной и согнутой рукой.
Рука не желала сращиваться. Тетя Маша лежала таким образом второй месяц и уже начинала пованивать пролежнями.
- Доктор, если вы её не успокоите - я до вечерней утки не выдержу, предупреждаю. Я слабительное приняла, мне смеяться вредно.
- Ну-ну... - успокоил всех врач. - Сейчас мы сделаем Анечке наркозик, а пока она будет спать - тихо и аккуратно отрежем ей лишнюю ножку. А пока мы будем готовить Анечку на операцию, пусть она продиктует нам, кому сообщать об аварии.
- Оля Волкова, улица Зареченская, дом пять, квартира двенадцать. Это моя сестра. - благосклонно диктовала Анечка, пока медбрат вводил ей в бедро снотворное.
Старшая медсестра конспектировала.
- Ещё запишите один адрес. Оля Волкова, моя подруга, проспект Ленина.....
- Бредит... - шепнули мы.
- Засыпает... - объяснила тетя Маша.
- И ни фига я не бредю и не засыпаю! Навезли тут идиоток, диктовать мешают! - заорала снова Анечка. - Я что, виновата, что они полные тезки? У них и отчества одинаковые!

Мы хохотали, Анечка засыпала.
Спать ей оставалось два часа. Через два часа не спал никто из нас.
К Анечке ворвалось всё общежитие. Девчонки хлопотали вокруг нее, срезали грязные трусики, намыливали и ополаскивали тело, мыли голову, зачем-то делали укладку, подкрашивали лицо, придумывали, как удобнее будет ей есть, пить и какать, оплакивали погибшего друга, который вез Анечку в ту ночь на мотоцикле, спрашивали нас, не нужно ли нам чего - вообщем, готовились к обходу.
Обход, войдя, увидел такой цветник, испугался щебета и распорядился чередовать посещения...
Мы ждали, когда надоест девчонкам из общежития бегать в палату, умывать и подмывать Анечку, кормить её из ложечки, выносить из-под Анечки горшки, потакать её капризам...
Им не надоедало. Целый месяц - каждый день к ней ходили девчонки по расписанию, составленному и регулируемому двумя Олями Волковыми.
В это расписание даже входила Света Зайцева (я не шучу, там был такой зверинец - только в фамилиях, конечно, фигурировали другие животные, я заменила фамилии, конечно) - Света, которой трудно было вырваться от жесткого расписания колонии, в которой служила она вертухаем. Да. Женщина приходила в мужскую колонию, брала оружие и влезала на вышку. Сидя на вышке, она читала письма о любви, присланные ей заключенными.
Заключенные нахлдились в прямом смысле у ее ног. Под вышкой, на прогулке...

Света и две Оли помирились и сблизились во время ухаживания за Аней (до того они никак не могли разделить сферы влияния, объявив соревнования в виде спорта "Уведи как можно больше мужчин у подруги"), и во время похорон погибшего в этой страшной аварии их общего друга (с которым они все по очереди переспали, но Аня, конечно же, была первой).

К Анечке с прекрасной грудью, и совершенно не уродливым, как оказалось, лицом (сразу после аварии красивых мало - уродливы все) - приходили по графику и вне графика в том числе и мужчины. Мужчин, желающих проведать Анечку, было так много, что две Оли Волковых иногда просто терялись - в основном потому что не всем мужчинам можно было встречаться у ее кровати.
Но опытные Оли четко разруливали ситуацию, останавливали одних, уводя погулять в парк, пока другие, более приоритетные, посидят у Анечки и повздыхают.

Мужчины вели себя очень похоже, приходя к Ане. Они присаживались на специальный табуретик, брали Анину руку и целовали ее в разодранную во время аварии и заштопанную ладонь. Потом не глядя, вручали дежурным девчонкам цветы и пакеты с вкусным, и, не сводя глаз из Аниного с1вершенно неуродливого, а под макияжем так даже совершенно миленького, личика, спрашивали, не нужно ли еще чего - поговорить с врачом, вынести горшок, дать денег...

Мужчины были такими - от парней из соседней бригады до начальника цеха и замдиректора завода.
Со всеми Аня спала. Хоть раз. Но таких разовых, которые, отведав Аню однажды, не вернулись бы в ее отдельную комнатку в общежитии снова и снова - было очень мало.
Она безжалостно уводила их от своих подруг, потом щедро отдавала назад, чтобы снова поманить пальчиком, когда ей станет грустно, или скучно.
У тех же подруг, которые ходили к ней сейчас в палату, как на работу.

Мы не понимали этих отношений, этой любви к ней неединожды обиженных ею же, подруг.
Не понимали, глядя, как заботливо красит Ане ресницы и укладывает волосы подруга, влетев в палату перед этим с криком:
- Давай быстро чистить перышки, Иван Иваныч будет через час!
... та самая подруга, которая сейчас же...
... в этот момент...
... является официальной любовницей Ивана Иваныча, начцеха...
... и прекрасно знает, сколько раз спал Иван Иваныч с Аней - до того...

Мы не могли поверить в чистоту расстроганных слез этой подруги, любующейся тем, как, едва кивнув ей, своей любовнице, Иван Иваныч садится на краешек табурета, и, поправив галстук, нежно берет в руки Анину ладошку, и целует ее, спрашивая неизменно:
- Анечка, что тебе нужно - ты только скажи!

Я до сих пор не могу понять этих отношений.
Они все любили и уважали друг друга, бросаясь друг другу на помощь - эти заводские мужчины и эти общежитиевские девчонки - шлюхи.

Они все были шлюхами, и Аня - совершенной шлюхой среди них.

... Однажды Аня умудрилась договориться с жалостливым медбратом, получить у него ключи от манипуляционной, быть отнесенной туда в четыре руки - две руки своего любовника и две огромных медбратовых руки...
помахать заштопанной ручкой грустному медбрату, уходящему из манипуляционной...
провести в манипуляционной ночь со своим истосковавшимся по сексу с ней, Аней, любовнику...
забеременеть от него, того, которого она увела в свое время от Оли Волковой, которая подруга, и та тогда от тоски душевной увела покойного друга, разбившегося на мотоцикле, от Оли, которая сестра, и то только потому что Света бросила его ради начцеха...

Тьфу! Не суть - кто и от кого! А вот что суть! - Внимание! - ЗАБЕРЕМЕНЕТЬ!
С одной ночи.
В манипуляционной.
С гипсом на ноге...

Дождаться от него, любовника, предложения руки и сердца...
Дождаться его же, любовникового развода...
Пришлепать на костылях в ЗАГС
Выносить на костылях пузо с дитям
рожать с гипсом на ноге!

И быть счастливой.

... Так, улыбаясь, рассказывала я об Ане Вере и Олегу, которые поженились - она без руки, а он без ноги - и были счастливы,
а они хохотали и рассказывали мне об Оленьке, которая смогла научиться ходить на протезах, вышла замуж и была счастлива,
и радовались мы за тетю Машу, которую не бросил муж, а был с ней счастлив.
И снова вспоминали Аню...
... и то, как она кричала, вспоминая, хохотали мы легко и безжалостно, имея право хозотать так, потому что сами такие:
- Отрежьте мне её, доктор, я её уже не хочу!

Потому что такие как она - умеют быть счастливыми светло и непосредственно,
так непосредственно, как кричат они, когда им больно,
как любят они - самозабвенно, даже если любовь эта всего на одну ночь,
как дружат - забыв обо всех обидах, бросаясь к другу на помощь, если с тем беда.

Я не знала более чистого человека, чем Аня.
И более мужественного - не знала тоже.

Не знала чистоты настолько веселой и простой, как чистота этих общежитиевских девчонок.
Они не были шлюхами.
Просто - они умели быть счастливыми.
Счастливыми - просто...

Flat | Top-Level Comments Only

From:

kramarenko-a.livejournal.com

Между прочим - это литература.
Попытайтесь напечататься, если не пробовали еще.
Формат - прекрасный. Подошел бы для женского журнала вполне.
Текст сам по себе жесткий, но качество - оч достойное

From:

(no subject)

Page Summary

Style Credit

Expand Cut Tags