СЕГОДНЯ, МАМА !
Apr. 30th, 2009 01:57 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
ledi_dianaМНОГО СЛОВ О СЛОВАХ, ЯЗЫКАХ, ХОМЯКАХ - ни о чем, одним словом...
о любви, что ли?..
Буркину смею покивать, и книге его "Сегодня, мама!", а Лукьяненке не киваю, не люблю,
генерал-сержанту Кубатаю и Брет, леди Эшли, придуманным, но настоящим душам их,
и хомяку...
)))
- Это не английский и не русский, - сказал Стас.
- И даже не древнеегипетский, - подтвердил я.
Между тем наши собеседники окончили короткое совещание, и
оранжевоголовый откашлялся.
- Давайте знакомиться, детишки, - сладким голосом сказал
он. - Я дядя Смолянин, младший майор космофлота Земли;
переводчик.
- Земли? - ахнули мы с братом.
- А он, - Смолянин сделал жест в сторону зелено-белого, -
генерал-сержант Кубатай, командующий космофлотом, лицо особо
важное.
Выдержав короткую паузу, он добавил:
- На вид он - хитрый перец. Но душа у него добрая,
ребятишки.
(Юлий Буркин, Сергей Лукьяненко. Сегодня, мама!)
... а там, где я жила всю жизнь свою - были ставки.
Ставки там были везде, и не уметь плавать в девчонково-мальчишеской среде считалось позором даже бОльшим, чем не уметь кататься на велосипеде.
А мы гоняли на велосипедах, и прыгали в ставки, штанишек не снимая - там было жарко, где я жила...
Такие были жаркие там ночи, что спали мы, разбрасывая голые ножки по простыням, влажным от нашего пота - и не укрывались.
Стояла в кухне клетка, в ней жили хомячки.
В спальне стояло пианино - училась я на нем играть.
Не видно было стен под полками, на полках стояли книги.
... шуршали ночью то ли хомячки в клетке, то ли мыши, забежавшие проведать любимый, самый вкусный том.
А под подушкой моей лежал том Жан-Батиста-Мари-Роже. В миру же - Антуана де Сент-Экзюпери...
А в небе над поселочком нашим каждую ночь кружили стаи НЛО.
НЛО косяками парили над нашим поселочком, ставками, брошенными в сараях велосипедами и нами, спящими на влажных простынях.
И говорили бабки и тетки поселковые:
- шось розлітались сьогодні... Доки корову видоїла - три тарілки пролетіли. Мать, буде дощ.
А мамы нам кричали:
- Діти, ви спати коли думаєте? Коли всі літаючі тарілки постартують?
- Сьогодні, мама! -
кричали мы, и считали НЛО, взлетающие над нами - когда не было чего делать, а чаще не обращали на них внимания.
... а мне и брату трудно было общаться с друзьями. И все из-за слов...
Слова были понятными и привычными. Мы вырастали дома рядом с этими словами, не всегда вдумываясь в четкое значение, отдаваясь интуитивному пониманию СЛОВ, но улица не знала наших домашних слов.
- Ану, швиденько, на бікіцер! - говорил нам папа.
Ну, что непонятного? Бекицер - быстренько значит.
Но друзья наши не знали бекицера.
- Тур аяга! - говорил папа, входя в нашу детскую.
И мы понимали, что тур аяга - вставай, значит.
- Тур аяга - вставай на ногА! - смеясь, уточнял иногда папа.
- Тур аягА! - кричали мы, подбегая к лавочке, на спинке которой сидели, поставив босые ноги на сиденье лавочки, наши друзья.
- Оце ви як придумаєте... - отвечали ленивые от жары, друзья наши. - Баба-Яга якась...
Не знали наши друзья тур аягА.
- Циммес! - говорил папа, пробуя что-нибудь вкусненькое. Причмокивал и целовал пальцы, сложенные в пучок.
Циммес - это вкусно, значит.
Но знали циммес только мы с братом.
- Камарджоба. - нам папа утром говорил.
И что же непонятного в камарджоба? Скажите еще, что вы не понимаете "багаги цхалши гигинепс".
Не понимали друзья наши. Не знали, что такое "бир, ики, учь, дорт, беш, алты" - но с этим было легче. Эту считалочку переняли наши друзья, и стала тогда у нас у всех такая личная, но при этом общественная, считалочка.
- Ви як інопланетяни. - говорили нам друзья, и мы страшно обижались.
Инопланетяне - обидно это было. Инопланетян не уважали в поселке. Да и за что их уважать? Кружат в своих тарелках над карьерами - ни пользы от них, ни вреда. Такое что-то непонятное и бесполезное...
- Та коли ви спать полягаєте? - возмущалась мама.
- Сьогодні, мама! - кричали мы, и дергали за рукав папу - Ще про крука! Ще про єжа!
"То не штука - вбити крука - голим дупом вбийте єжа!" - повторял папа, хохотали мы.
Но не знали крука и Ежа наши друзья, и обижались на свое незнание, то-есть, на нас.
Обижались, когда кричали мы им:
- Инджобийо!
Папа вырос на Кавказе. Стал геодезистом он в Азербайджане и Дагестане. И звали его Коста.
Контрабандистом стал он в Средней Азии. И звали его Косса.
Кем был он в Грузии - не знаю. Не знаю, звался как там он.
В Украине был он журналистом. И звался Константин.
Папа знал языки. Любил папа выдергивать для нас из языков - слова.
... Непривычные слова были преступлением, как преступлением есть нечто непонятное.
Преступно было пианино. В поселке было два пианино - в клубе и у меня. Нельзя же так...
Преступление.
Хомячки, купленные на рынке, аквариум и птицы в клетках, которых выпускали мы в марте - преступны были тоже.
Такого не было больше ни у кого, а значит - быть не должно.
Хомячки преодолели барьер неприятия. Как и считалочка "бир, ики, учь, дорт".
Хомячки размножались, и мы дарили хомячат нашим друзьям.
Гаммам, исполняемым на пианино, научились подпевать.
Но не простили нам бекицер. Циммес не простили.
Книги прощали.
Смеялись днем над книгой в руке. Идешь по воду - книга в руке. В сарай идешь - книга на вытянутой руке перед глазами.
Но осторожно смеялись. Потому что вечером придут - знали! - и встречу их строгая я, с талмудом под мышкой. В талмуд записывала я фамилию посетителя и название книги. Протягивала тетрадь для подписи.
Две библиотеки было в поселке - поселковая и наша.
... Поселок окружен был кратерами, уродливыми дырами в земле - карьерами.
Возможно, наличие огромных дыр в земле привлекало летающие тарелки. Может быть, тарелкам интересна была повышенная природная радиация наших карьеров - по радиационному фону наша местность была в Украине на втором месте, после карьеров Кировоградщины.
Нам это говорили в школе, и возмущало нас второе место. Мы хотели быть на первом.
А отцы моих друзей, каменотесы, водители, взрывники и бульдозеристы - в конце недели сдавали в контору дозиметры, чтобы в понедельник снова их получить, и носить всю смену, не снимая.
И молоко им выдавали после смены - в картонных треугольных пачках дармовое молоко.
Отцы моих друзей возвращались с работы, отягощенные молоком. Треугольные пачки уносились в плетеных авоськах, авоськи чиркали пыльные дороги - потому что отцы брели шатаясь, навеселе. Они не пили молоко.
Молоко приносилось домой, сливалось в ведра. Ведра несли в сараи. В сараях возбужденно ждали молока, ждали, прихрюкивая нежно - молочные поросята.
Им говорили - "паць-паць-паць"...
Редкие нелюбители свинины выпаивали телят. Телятам говорили - "мунь-мунь-мунь"...
Детишки эти весело опускали мордочки и пятачки в ведра, и пили молоко, тряся от удовольствия хвостиками...
Их любили. Потом они вырастали, и их съедали.
Сурово и спокойно. Такая любовь.
... аэродром был от нас в восьми километрах - возможно, это тоже манило к нам косяки НЛО.
А сам поселочек лежал на последних метрах и на километре последнем гранитной жилы, выходящей на поверхность. Последним был он в ряду карьерных поселочков, построенных между кратерами серой подлунной красоты.
За нашим поселком больше не было гранита.
Радиации.
И самолетов, взлетающих над ВПП аэродромными.
- Дощику, дощику! - кричали мы, подняв головы к вечернему небу.
Но чистым было небо. Низкими - южные звезды. И плыли среди них стаи НЛО.
- Дощику, дощику, припусти! - кричали мы хором, измученные жарой.
- Кричіть, діточки, може, хоч вас він послухає... - говорили тетки, идя от сараев, неся пустые вылизанные ведра.
От ведер пахло молоком.
- А чого він не слухає? - спрашивали мы у теток. - Он у селі за нашим хата згоріла - така гроза була.
- У селі за нашим нема граніту.
Гранит раскаляется - так нам объясняли. Представьте стакан жаркого воздуха, который поднимается вверх. Всегда поднимается, стоит камням начать прогреваться под весенним солнцем.
Мы представляли стакан горячего воздуха. И понимали мы, что тучам не справиться с горячим воздухом. Убегали тучи от столба горячего воздуха.
А еще эта радиация - говорили нам.
Мы кивали с умным видом. Ну да же, радиация же. Жаль, правда, что мы не на первом месте по Украине...
... Зачем кратеры интересны для НЛО, гранит зачем им, радиация нужна ли? Мы не знали. Мы не задумывались о чепухе, и даже об НЛО задумывались мало. Мы к НЛО привыкли.
И не надо мне говорить...
Не надо о метеозондах. Уж мы-то, выросшие под аэродромом, различим - где НЛО, где метеозонд, а где генерал-сержант Кубатай.
- Я метеозонд, - спокойно сообщил Кубатай. - Температура
воздуха - сто двадцать градусов выше нуля, ветер южный.
Продолжаю полет.
- А ты не земной диверсант Кубатай? - подозрительно
спросил сфинкс с пистолетом.
- Я метеозонд, а вовсе не Кубатай! - твердо стоял на своем
генерал-сержант. Сфинксы заколебались.
- Если он Кубатай, то он врет. Люди умеют, - сказал один.
- А если метеозонд, то говорит правду, - заявил другой.
Сфинксы были в растерянности. Песочек на них так и
сыпался.
- Ты Кубатай? - еще раз спросил Сфинкс.
- Метеозонд.
- Кубатай?
- Метеозонд.
- Метеозонд?
- Кубатай. Ой, я ошибся!
- Метеозонды не ошибаются! - радостно заорали сфинксы. -
Сейчас мы тебя собьем!
(Юлий Буркин, Сергей Лукьяненко. Сегодня, мама!)
И спать мы уходили поздно, пока не падало на землю хоть немножко прохлады. Хоть намек на нее - ну просто, просто слегка спадала жара на часа четыре.
А сон мы добирали жарким днем, хоть слово фиеста мы тогда еще не знали.
Фиеста слово знала я - стоял Хемингуэй на моей полке. Рано прочла я "Фиесту", и Брет, леди Эшли, была моим героем.
Когда такси остановилось, я вышел и расплатился. Брет вышла, на ходу
надевая шляпу. Она оперлась на мою руку, когда сходила с подножки. Ее рука
дрожала.
- У меня очень неприличный вид? - Она надвинула на глаза свою мужскую
фетровую шляпу и вошла в кафе.
(Эрнест Хемингуэй. Фиеста)
С тех самых пор я полюбила надевать мужскую шляпу, и мечтать о тореадорах - и до сих пор я надеваю мужские шляпы, но не мечтаю больше о тореадорах.
- Скажите, Джейк, что вы знаете о леди Брет Эшли?
- Леди Эшли - ее фамилия. Брет - имя. Она очень милая женщина, - сказал
я. - Разводится с мужем и собирается выйти за Майкла Кэмпбелла. Он сейчас
в Шотландии. А что?
- Она необыкновенно интересная женщина.
- Не правда ли?
- В ней есть что-то такое, какая-то особая утонченность. Мне кажется,
она очень чуткий и прямой человек.
- Она очень милая.
- Я не знаю, как вам объяснить, - сказал Кон. - Вероятно, это порода.
(Эрнест Хемингуэй. Фиеста)
... конечно, леди Эшли была шлюхой. Я это тоже понимала.
Но я не осуждала Брет - у Брет была харизма, и трудно было осуждать - за что?
Она, леди Эшли, любила главного героя, и не могла с ним рядом быть, и не могла без него.
Такая любовь...
И глубина такой любви усиливала в моих глазах харизму леди.
Стоял на моей полке Антуан Сент-Экс, и знала я все, что написал он - почти напамять.
Стояла в кухне клетка с хомячками - хомячки щеки набивали, творили сексуальные безобразия - потом плодились и размножались...
стояло в спальне пианино, я на нем играла, а мои друзья пели в такт под окном, под мои аккорды и арпеджио.
А между полками висели плакаты, которые сама я написала, когда мне подарили трафарет с красивыми буквами, и пачку фломастеров, привезенных из Москвы.
МЫ В ОТВЕТЕ ЗА ТЕХ, КОГО ПРИРУЧИЛИ
А вы писали такие плакаты?
Висели они в ваших детских, спальнях, или просто были записаны в тетрадочку?
Висели. Писали. Знаю.
Это девизы - они нужны детишкам, как маяки, как огни ВПП на аэродроме.
Красиво. Поучительно. Девизы - это! - не хухры-мухры!
- Хухер-мухер [Доброе утро (возможно др.-егип.)], Костя.
- Хухры-мухры, цурюка, [И тебе доброго утра, подружка
- Цурюка? Зап ардажер, сердев, ынау-мынау! [Подружка?! Я
твоя мать, сын пустынного шакала! (возм. др.-егип.)]
- Эй! - возмутился папа, переставая раскладывать корм по
мискам. - Я тоже немного язык знаю! Это кто же тогда
ынау-мынау? Я?
- Ардажер, хухры-мухры, мухры-хухры, - затараторил я. -
Зап Сет тага горк минерап. Зап шердап. Лапсердюк. Ыкувон,
генекал ардажер. Ынау-мынау ардажер ук. Зап ынау-мынау. (Ну,
сможете сами перевести? Слабо? Позор... "Мама, доброе утро два
раза подряд. Сет [довольно неприятный др.-египетский бог (прим.
авторов)] отуманил мой разум во сне. Я кривоязыкий. Мое
уважение огромно. Папа, не ругайся с мамой; пустынным шакалом
мама назвала меня. Я пустынный шакал.")
(Юлий Буркин, Сергей Лукьяненко. Сегодня, мама!)
... вздохнули. Встали. Отложили книгу - то ли Буркина, то ли Сент-Экса, или, не знаю, что вы там читаете...
Потянулись к плакату - и плакат сорвали - бекицер!
И порвали. Можно скомкать его и сунуть в мусорное ведро. Но лучше порвать. А то подберет какой-то пацан бомжацкий ваш плакат, расправит, внимательно прочтет, да вдруг и начнет следовать этим вашим девизам.
Не дай Бог!
Лучше порвали. Выбросили. Забыли.
Не можете забыть? Вас так мама учила?
К черту. Не маму. Плакаты к черту. А о маме я скажу так - мамам положено так учить своих детей. Я своих тоже так учила...
Теперь они выросли, и я скажу правду.
МЫ В ОТВЕТЕ ЗА ТЕХ, КОГО ПРИРУЧИЛИ???
Фигня такая, простите меня за резкость, Антуан-Жан-Батист-Мари-Роже...
... и перевела взгляд - на много лет назад, на кухню. А в кухне холодильник стоит в углу. На холодильнике - клетка с хомячками. Щеки набивают, спариваются...
МЫ В ОТВЕТЕ ТОЛЬКО ЗА ТЕХ, К КОМУ ПРИРУЧИЛИСЬ.
Вы заводили хомячка?
Было ли раскрытым ваше сердце для любви к нему, и мечтали вы о хомячке, и видели его в своих мечтах, такого доверчивого и беззащитного?
Шли вы на Птичий рынок, и выбирали хомячка из сотен - одного?
Понравился ли вам оттенок его окраса, то ли взглянул он вам в глаза ваши бесстыжие своим круглым черным глазком - и будто сам прыгнул к вам в руки. В надежные ваши, большие и любящие руки. И принесли вы его в дом - такой большой и сильный вы. И готовились вы любить его всем сердцем, открытым для любви, и ожидающим ее.
... А он вас уже полюбил, хомячок - сразу. Когда глазком взглянул, и будто прыгнул в руки.
... А вы его вдруг и не полюбили. Но при этом приручили.
И???
И виноваты вы в этом? Или он виноват, хомячок, что оказался таким, да не совсем, как представляли вы в своих мечтах?
Никто не виноват. Просто так получилось. Может, вам вообще не хомячок был нужен, а суслик, или морская свинка.
Но вы же в ответе! Вы же приручили! Вам же говорил французский летчик-дворянин!
А хомячок вас ждет...
Он прыгает на прутья клетки, навстречу вам, когда заходите вы в комнату...
А он и не голоден (видел кто неголодного хомячка??? ну, наш хомячок из аллегорий, я ведь совсем не о хомячках) - он просто хочет вашей любви.
Вздыхаете вы, пряча вздох от малыша. Открываете вы дверцу клетки, берете вы его на руки, и гладите, потом морковку ему...
... или что там они жрут?
... и думаете вы тоскливо, что терпеть вам эту любовь - пока смерть не разлучит вас. Хомякова смерть, конечно, ну, а там - кто знает.
Терпеть любовь - вдумайтесь! Страшное словосочетание - любовь терпеть...
А что делать? Приручили же. В ответе же.
ДАРИТЕ ХОМЯКА!
Бекицер!
Быстро!
Или выпустите его в поля. Или отнесите на Птичку.
Сделай это хоть раз, повзрослевший, но все еще глупый любитель глупых летчиков-дворян-писателей.
Потому что на самом деле ты можешь быть в ответе только за того, к кому приручился сам!
Ты право имеешь - не любить.
В любви ты не имеешь права делать одно - терпеть любовь!
Подумай, ты же оскорбляешь своего хомяка своим терпением. Ты что, думаешь, он совсем дурак? И ничего не понимает?
Он не дурак. К тому же он тебя любит. А любящее сердце четко чувствует фальш.
Не унижай своего хомяка фальшивой своей любовью - а на деле - просто ответственностью за вызванную к тебе любовь.
Чего? Ааааа... ты боишься, что его сердце разорвется от горя, когда он попадет в чужие руки, или на волю...
Ты понимаешь, как хреново будет хомячку без тебя.
Стыдно, да?
Или ты просто пугаешься бессонных черных-черных ночей, в которых придет к тебе черный-черный ужас ответственности, потрясая сдохшим черным-черным хомяком - и заорет:
- ОТДАЙ МОЮ.....
ой, я ошиблась
заорет он:
- МЫ В ОТВЕТЕ ЗА ТЕХ, КОГО ПРИРУЧИЛИ! - и швырнет на грудь твою хладный трупик хомячий.
Ну, что же, может быть и так.
Кто виноват будет?
А никто не будет виноват. Просто - так получилось.
Боишься?
Тогда продолжай делать вид, что любишь хомяка - и погоди, пока он сдохнет от отчаяния и осознания того, что ты его на самом деле просто терпишь.
Однажды поймает твой хомяк на твоем лице гримасу отвращения к нему, хомяку - и умрет. От унижения.
Да, дорогой, и так и эдак у тебя выхода нет.
Но, отдавая хомяка - ты все же даешь ему шанс.
А вдруг разлюбит он тебя, или забудет, не видя долго? А вдруг заменит светлый твой образ в своем хомячьем сердце - образом другим?
Да и честнее так, как минимум.
Потому что - запомни! - ты в ответе только за тех, к кому приручился сам.
... а когда совсем нам надоели хомячки - мы сели на велосипеды, и клетку взяли на багажник.
Нас папа уговаривал перед этим. Мы плакали:
- Отнести хомячков в мир хищников? Они же не могут знать, что в хищниках опасность. А когда наступит зима? Разве они смогут вырыть норку?
- Они смогут. У них инстинкт. - улыбался нам терпеливо папа.
- Мы их избаловали, а теперь - на волю? Разве это любовь? - терзались мы.
- Такая любовь. - нам папа тихо говорил.
- А они нас будут вспоминать? - включали мы задний ход.
- Надеюсь, нет. - нам папа говорил.
А мама советовала - куда нам выпустить хомячков.
Приехали мы к какому-то ставку, который был рядом с нашим огородом, между двумя кратерами-карьерами, и - поставили клетку на землю.
Возле самых терновых кустов.
Терновые кусты - такой совет дала нам мама. И объяснила, что в густом терновнике нашим, избалованным любовью и заботой, хомячкам, легче будет спрятаться от диких кошек и хищных птиц. На время. Пока научатся они жить со свободой, но без заботы нашей о них.
И - без любви, которую так и не почувствовали мы к ним, вонючим, жрущим, плодящимся, хомячкам.
Они не сразу вышли из клетки. Поначалу они даже не понимали, что дверца открыта. Потом раздумывали, принюхивались. Потом пошли. В терновый куст.
... а через два года мы не знали, куда деться от хомячьей напасти. Соседи по огородам жаловались - откуда такое нашествие хомяков?
А мы смущенно пожимали плечами.
... Но говорила я вовсе не о хомячках.
И не о друзьях своих из детства, которых я не любила, и сейчас, встречаясь с ними, терплю я их улыбки и расспросы.
Я говорила даже не об Экзюпери.
Он не вернулся из ночного полета, говорят.
Тело его и самолет его не нашли, говорят.
Говорят, исчез Антуан-Жан-Батист-Мари-Роже де Сент-Экзюпери - вместе со своим самолетом и ненаписанными книгами.
... Я думаю, что дело там могло быть так
- к потерпевшим аварию, самолету и Экзюпери, подлетела летающая тарелка НЛО, и крикнул инопланетянин, высунувшись из иллюминатора:
- Эй, Сент-Экс, любитель Слов! Полетели с нами. Мы тебе много прикольного покажем! Не пожалеешь.
Сент-Экс подумал, кивнул, поднялся по сброшенной для него веревочной лестнице - в тарелку НЛО. И начал летать по мирам и временам, взглядывая в иллюминатор:
на ночные полеты своих друзей
на смерть Хэмингуэя
на бои тореадоров с быками
на хомяков орды, плодящихся и жрущих
на странные кратеры в земле
и детей на велосипедах, едущих к ставкам, чтобы хоть чуть освежиться перед сном на влажных от пота простынях - под плакатом "Мы в ответе за тех, кого приручили"...
Старый летчик смотрит жадно в иллюминатор - прямо на плакат - тридцать лет назад - и улыбается. Я, спустя тридцать лет, догадываюсь о сути его улыбки.
Тут вот в чем дело - оказывается, он совершенно не требовал от нас быть в ответе, не завещал девиз нам, не тыкал пальцем и кулаком.
Он просто грустно констатировал неизбежность. Зная, что ничего мы не сделаем с собой.
ТЫ НЕ СМОГ ПРИРУЧИТЬСЯ? - все равно ты будешь в ответе.
Куда ты денешься от себя?..
Хоть сто раз выпускай своих хомячков в терновые кусты, забывай о них, уверяй себя, что на свободе им лучше, и ты даешь им шанс.
... бесполезно.
Повесь назад плакат свой. Бесполезно его снимать.
Вчера, и завтра, и -
СЕГОДНЯ, МАМА!
- Мухер-хухер, ардажер,
Вдеп сьер-га сакжер-сакжер.
[Спокойной ночи, мама,
Ночь делает веки тяжелыми.
(Возм. др.-егип.)]
- хором продекламировали мы традиционное вечернее
прощание, и мама, успокоившись, ответила как всегда:
- Минерап саг зел азет,
Ытар бас, ук мытар, Сет.
[Спите крепко, но и во сне
Не водите дружбы со слугами Сета.
(Возм. др.-егип.)]
(Юлий Буркин, Сергей Лукьяненко. Сегодня, мама!)
о любви, что ли?..
Буркину смею покивать, и книге его "Сегодня, мама!", а Лукьяненке не киваю, не люблю,
генерал-сержанту Кубатаю и Брет, леди Эшли, придуманным, но настоящим душам их,
и хомяку...
)))
- Это не английский и не русский, - сказал Стас.
- И даже не древнеегипетский, - подтвердил я.
Между тем наши собеседники окончили короткое совещание, и
оранжевоголовый откашлялся.
- Давайте знакомиться, детишки, - сладким голосом сказал
он. - Я дядя Смолянин, младший майор космофлота Земли;
переводчик.
- Земли? - ахнули мы с братом.
- А он, - Смолянин сделал жест в сторону зелено-белого, -
генерал-сержант Кубатай, командующий космофлотом, лицо особо
важное.
Выдержав короткую паузу, он добавил:
- На вид он - хитрый перец. Но душа у него добрая,
ребятишки.
(Юлий Буркин, Сергей Лукьяненко. Сегодня, мама!)
... а там, где я жила всю жизнь свою - были ставки.
Ставки там были везде, и не уметь плавать в девчонково-мальчишеской среде считалось позором даже бОльшим, чем не уметь кататься на велосипеде.
А мы гоняли на велосипедах, и прыгали в ставки, штанишек не снимая - там было жарко, где я жила...
Такие были жаркие там ночи, что спали мы, разбрасывая голые ножки по простыням, влажным от нашего пота - и не укрывались.
Стояла в кухне клетка, в ней жили хомячки.
В спальне стояло пианино - училась я на нем играть.
Не видно было стен под полками, на полках стояли книги.
... шуршали ночью то ли хомячки в клетке, то ли мыши, забежавшие проведать любимый, самый вкусный том.
А под подушкой моей лежал том Жан-Батиста-Мари-Роже. В миру же - Антуана де Сент-Экзюпери...
А в небе над поселочком нашим каждую ночь кружили стаи НЛО.
НЛО косяками парили над нашим поселочком, ставками, брошенными в сараях велосипедами и нами, спящими на влажных простынях.
И говорили бабки и тетки поселковые:
- шось розлітались сьогодні... Доки корову видоїла - три тарілки пролетіли. Мать, буде дощ.
А мамы нам кричали:
- Діти, ви спати коли думаєте? Коли всі літаючі тарілки постартують?
- Сьогодні, мама! -
кричали мы, и считали НЛО, взлетающие над нами - когда не было чего делать, а чаще не обращали на них внимания.
... а мне и брату трудно было общаться с друзьями. И все из-за слов...
Слова были понятными и привычными. Мы вырастали дома рядом с этими словами, не всегда вдумываясь в четкое значение, отдаваясь интуитивному пониманию СЛОВ, но улица не знала наших домашних слов.
- Ану, швиденько, на бікіцер! - говорил нам папа.
Ну, что непонятного? Бекицер - быстренько значит.
Но друзья наши не знали бекицера.
- Тур аяга! - говорил папа, входя в нашу детскую.
И мы понимали, что тур аяга - вставай, значит.
- Тур аяга - вставай на ногА! - смеясь, уточнял иногда папа.
- Тур аягА! - кричали мы, подбегая к лавочке, на спинке которой сидели, поставив босые ноги на сиденье лавочки, наши друзья.
- Оце ви як придумаєте... - отвечали ленивые от жары, друзья наши. - Баба-Яга якась...
Не знали наши друзья тур аягА.
- Циммес! - говорил папа, пробуя что-нибудь вкусненькое. Причмокивал и целовал пальцы, сложенные в пучок.
Циммес - это вкусно, значит.
Но знали циммес только мы с братом.
- Камарджоба. - нам папа утром говорил.
И что же непонятного в камарджоба? Скажите еще, что вы не понимаете "багаги цхалши гигинепс".
Не понимали друзья наши. Не знали, что такое "бир, ики, учь, дорт, беш, алты" - но с этим было легче. Эту считалочку переняли наши друзья, и стала тогда у нас у всех такая личная, но при этом общественная, считалочка.
- Ви як інопланетяни. - говорили нам друзья, и мы страшно обижались.
Инопланетяне - обидно это было. Инопланетян не уважали в поселке. Да и за что их уважать? Кружат в своих тарелках над карьерами - ни пользы от них, ни вреда. Такое что-то непонятное и бесполезное...
- Та коли ви спать полягаєте? - возмущалась мама.
- Сьогодні, мама! - кричали мы, и дергали за рукав папу - Ще про крука! Ще про єжа!
"То не штука - вбити крука - голим дупом вбийте єжа!" - повторял папа, хохотали мы.
Но не знали крука и Ежа наши друзья, и обижались на свое незнание, то-есть, на нас.
Обижались, когда кричали мы им:
- Инджобийо!
Папа вырос на Кавказе. Стал геодезистом он в Азербайджане и Дагестане. И звали его Коста.
Контрабандистом стал он в Средней Азии. И звали его Косса.
Кем был он в Грузии - не знаю. Не знаю, звался как там он.
В Украине был он журналистом. И звался Константин.
Папа знал языки. Любил папа выдергивать для нас из языков - слова.
... Непривычные слова были преступлением, как преступлением есть нечто непонятное.
Преступно было пианино. В поселке было два пианино - в клубе и у меня. Нельзя же так...
Преступление.
Хомячки, купленные на рынке, аквариум и птицы в клетках, которых выпускали мы в марте - преступны были тоже.
Такого не было больше ни у кого, а значит - быть не должно.
Хомячки преодолели барьер неприятия. Как и считалочка "бир, ики, учь, дорт".
Хомячки размножались, и мы дарили хомячат нашим друзьям.
Гаммам, исполняемым на пианино, научились подпевать.
Но не простили нам бекицер. Циммес не простили.
Книги прощали.
Смеялись днем над книгой в руке. Идешь по воду - книга в руке. В сарай идешь - книга на вытянутой руке перед глазами.
Но осторожно смеялись. Потому что вечером придут - знали! - и встречу их строгая я, с талмудом под мышкой. В талмуд записывала я фамилию посетителя и название книги. Протягивала тетрадь для подписи.
Две библиотеки было в поселке - поселковая и наша.
... Поселок окружен был кратерами, уродливыми дырами в земле - карьерами.
Возможно, наличие огромных дыр в земле привлекало летающие тарелки. Может быть, тарелкам интересна была повышенная природная радиация наших карьеров - по радиационному фону наша местность была в Украине на втором месте, после карьеров Кировоградщины.
Нам это говорили в школе, и возмущало нас второе место. Мы хотели быть на первом.
А отцы моих друзей, каменотесы, водители, взрывники и бульдозеристы - в конце недели сдавали в контору дозиметры, чтобы в понедельник снова их получить, и носить всю смену, не снимая.
И молоко им выдавали после смены - в картонных треугольных пачках дармовое молоко.
Отцы моих друзей возвращались с работы, отягощенные молоком. Треугольные пачки уносились в плетеных авоськах, авоськи чиркали пыльные дороги - потому что отцы брели шатаясь, навеселе. Они не пили молоко.
Молоко приносилось домой, сливалось в ведра. Ведра несли в сараи. В сараях возбужденно ждали молока, ждали, прихрюкивая нежно - молочные поросята.
Им говорили - "паць-паць-паць"...
Редкие нелюбители свинины выпаивали телят. Телятам говорили - "мунь-мунь-мунь"...
Детишки эти весело опускали мордочки и пятачки в ведра, и пили молоко, тряся от удовольствия хвостиками...
Их любили. Потом они вырастали, и их съедали.
Сурово и спокойно. Такая любовь.
... аэродром был от нас в восьми километрах - возможно, это тоже манило к нам косяки НЛО.
А сам поселочек лежал на последних метрах и на километре последнем гранитной жилы, выходящей на поверхность. Последним был он в ряду карьерных поселочков, построенных между кратерами серой подлунной красоты.
За нашим поселком больше не было гранита.
Радиации.
И самолетов, взлетающих над ВПП аэродромными.
- Дощику, дощику! - кричали мы, подняв головы к вечернему небу.
Но чистым было небо. Низкими - южные звезды. И плыли среди них стаи НЛО.
- Дощику, дощику, припусти! - кричали мы хором, измученные жарой.
- Кричіть, діточки, може, хоч вас він послухає... - говорили тетки, идя от сараев, неся пустые вылизанные ведра.
От ведер пахло молоком.
- А чого він не слухає? - спрашивали мы у теток. - Он у селі за нашим хата згоріла - така гроза була.
- У селі за нашим нема граніту.
Гранит раскаляется - так нам объясняли. Представьте стакан жаркого воздуха, который поднимается вверх. Всегда поднимается, стоит камням начать прогреваться под весенним солнцем.
Мы представляли стакан горячего воздуха. И понимали мы, что тучам не справиться с горячим воздухом. Убегали тучи от столба горячего воздуха.
А еще эта радиация - говорили нам.
Мы кивали с умным видом. Ну да же, радиация же. Жаль, правда, что мы не на первом месте по Украине...
... Зачем кратеры интересны для НЛО, гранит зачем им, радиация нужна ли? Мы не знали. Мы не задумывались о чепухе, и даже об НЛО задумывались мало. Мы к НЛО привыкли.
И не надо мне говорить...
Не надо о метеозондах. Уж мы-то, выросшие под аэродромом, различим - где НЛО, где метеозонд, а где генерал-сержант Кубатай.
- Я метеозонд, - спокойно сообщил Кубатай. - Температура
воздуха - сто двадцать градусов выше нуля, ветер южный.
Продолжаю полет.
- А ты не земной диверсант Кубатай? - подозрительно
спросил сфинкс с пистолетом.
- Я метеозонд, а вовсе не Кубатай! - твердо стоял на своем
генерал-сержант. Сфинксы заколебались.
- Если он Кубатай, то он врет. Люди умеют, - сказал один.
- А если метеозонд, то говорит правду, - заявил другой.
Сфинксы были в растерянности. Песочек на них так и
сыпался.
- Ты Кубатай? - еще раз спросил Сфинкс.
- Метеозонд.
- Кубатай?
- Метеозонд.
- Метеозонд?
- Кубатай. Ой, я ошибся!
- Метеозонды не ошибаются! - радостно заорали сфинксы. -
Сейчас мы тебя собьем!
(Юлий Буркин, Сергей Лукьяненко. Сегодня, мама!)
И спать мы уходили поздно, пока не падало на землю хоть немножко прохлады. Хоть намек на нее - ну просто, просто слегка спадала жара на часа четыре.
А сон мы добирали жарким днем, хоть слово фиеста мы тогда еще не знали.
Фиеста слово знала я - стоял Хемингуэй на моей полке. Рано прочла я "Фиесту", и Брет, леди Эшли, была моим героем.
Когда такси остановилось, я вышел и расплатился. Брет вышла, на ходу
надевая шляпу. Она оперлась на мою руку, когда сходила с подножки. Ее рука
дрожала.
- У меня очень неприличный вид? - Она надвинула на глаза свою мужскую
фетровую шляпу и вошла в кафе.
(Эрнест Хемингуэй. Фиеста)
С тех самых пор я полюбила надевать мужскую шляпу, и мечтать о тореадорах - и до сих пор я надеваю мужские шляпы, но не мечтаю больше о тореадорах.
- Скажите, Джейк, что вы знаете о леди Брет Эшли?
- Леди Эшли - ее фамилия. Брет - имя. Она очень милая женщина, - сказал
я. - Разводится с мужем и собирается выйти за Майкла Кэмпбелла. Он сейчас
в Шотландии. А что?
- Она необыкновенно интересная женщина.
- Не правда ли?
- В ней есть что-то такое, какая-то особая утонченность. Мне кажется,
она очень чуткий и прямой человек.
- Она очень милая.
- Я не знаю, как вам объяснить, - сказал Кон. - Вероятно, это порода.
(Эрнест Хемингуэй. Фиеста)
... конечно, леди Эшли была шлюхой. Я это тоже понимала.
Но я не осуждала Брет - у Брет была харизма, и трудно было осуждать - за что?
Она, леди Эшли, любила главного героя, и не могла с ним рядом быть, и не могла без него.
Такая любовь...
И глубина такой любви усиливала в моих глазах харизму леди.
Стоял на моей полке Антуан Сент-Экс, и знала я все, что написал он - почти напамять.
Стояла в кухне клетка с хомячками - хомячки щеки набивали, творили сексуальные безобразия - потом плодились и размножались...
стояло в спальне пианино, я на нем играла, а мои друзья пели в такт под окном, под мои аккорды и арпеджио.
А между полками висели плакаты, которые сама я написала, когда мне подарили трафарет с красивыми буквами, и пачку фломастеров, привезенных из Москвы.
МЫ В ОТВЕТЕ ЗА ТЕХ, КОГО ПРИРУЧИЛИ
А вы писали такие плакаты?
Висели они в ваших детских, спальнях, или просто были записаны в тетрадочку?
Висели. Писали. Знаю.
Это девизы - они нужны детишкам, как маяки, как огни ВПП на аэродроме.
Красиво. Поучительно. Девизы - это! - не хухры-мухры!
- Хухер-мухер [Доброе утро (возможно др.-егип.)], Костя.
- Хухры-мухры, цурюка, [И тебе доброго утра, подружка
- Цурюка? Зап ардажер, сердев, ынау-мынау! [Подружка?! Я
твоя мать, сын пустынного шакала! (возм. др.-егип.)]
- Эй! - возмутился папа, переставая раскладывать корм по
мискам. - Я тоже немного язык знаю! Это кто же тогда
ынау-мынау? Я?
- Ардажер, хухры-мухры, мухры-хухры, - затараторил я. -
Зап Сет тага горк минерап. Зап шердап. Лапсердюк. Ыкувон,
генекал ардажер. Ынау-мынау ардажер ук. Зап ынау-мынау. (Ну,
сможете сами перевести? Слабо? Позор... "Мама, доброе утро два
раза подряд. Сет [довольно неприятный др.-египетский бог (прим.
авторов)] отуманил мой разум во сне. Я кривоязыкий. Мое
уважение огромно. Папа, не ругайся с мамой; пустынным шакалом
мама назвала меня. Я пустынный шакал.")
(Юлий Буркин, Сергей Лукьяненко. Сегодня, мама!)
... вздохнули. Встали. Отложили книгу - то ли Буркина, то ли Сент-Экса, или, не знаю, что вы там читаете...
Потянулись к плакату - и плакат сорвали - бекицер!
И порвали. Можно скомкать его и сунуть в мусорное ведро. Но лучше порвать. А то подберет какой-то пацан бомжацкий ваш плакат, расправит, внимательно прочтет, да вдруг и начнет следовать этим вашим девизам.
Не дай Бог!
Лучше порвали. Выбросили. Забыли.
Не можете забыть? Вас так мама учила?
К черту. Не маму. Плакаты к черту. А о маме я скажу так - мамам положено так учить своих детей. Я своих тоже так учила...
Теперь они выросли, и я скажу правду.
МЫ В ОТВЕТЕ ЗА ТЕХ, КОГО ПРИРУЧИЛИ???
Фигня такая, простите меня за резкость, Антуан-Жан-Батист-Мари-Роже...
... и перевела взгляд - на много лет назад, на кухню. А в кухне холодильник стоит в углу. На холодильнике - клетка с хомячками. Щеки набивают, спариваются...
МЫ В ОТВЕТЕ ТОЛЬКО ЗА ТЕХ, К КОМУ ПРИРУЧИЛИСЬ.
Вы заводили хомячка?
Было ли раскрытым ваше сердце для любви к нему, и мечтали вы о хомячке, и видели его в своих мечтах, такого доверчивого и беззащитного?
Шли вы на Птичий рынок, и выбирали хомячка из сотен - одного?
Понравился ли вам оттенок его окраса, то ли взглянул он вам в глаза ваши бесстыжие своим круглым черным глазком - и будто сам прыгнул к вам в руки. В надежные ваши, большие и любящие руки. И принесли вы его в дом - такой большой и сильный вы. И готовились вы любить его всем сердцем, открытым для любви, и ожидающим ее.
... А он вас уже полюбил, хомячок - сразу. Когда глазком взглянул, и будто прыгнул в руки.
... А вы его вдруг и не полюбили. Но при этом приручили.
И???
И виноваты вы в этом? Или он виноват, хомячок, что оказался таким, да не совсем, как представляли вы в своих мечтах?
Никто не виноват. Просто так получилось. Может, вам вообще не хомячок был нужен, а суслик, или морская свинка.
Но вы же в ответе! Вы же приручили! Вам же говорил французский летчик-дворянин!
А хомячок вас ждет...
Он прыгает на прутья клетки, навстречу вам, когда заходите вы в комнату...
А он и не голоден (видел кто неголодного хомячка??? ну, наш хомячок из аллегорий, я ведь совсем не о хомячках) - он просто хочет вашей любви.
Вздыхаете вы, пряча вздох от малыша. Открываете вы дверцу клетки, берете вы его на руки, и гладите, потом морковку ему...
... или что там они жрут?
... и думаете вы тоскливо, что терпеть вам эту любовь - пока смерть не разлучит вас. Хомякова смерть, конечно, ну, а там - кто знает.
Терпеть любовь - вдумайтесь! Страшное словосочетание - любовь терпеть...
А что делать? Приручили же. В ответе же.
ДАРИТЕ ХОМЯКА!
Бекицер!
Быстро!
Или выпустите его в поля. Или отнесите на Птичку.
Сделай это хоть раз, повзрослевший, но все еще глупый любитель глупых летчиков-дворян-писателей.
Потому что на самом деле ты можешь быть в ответе только за того, к кому приручился сам!
Ты право имеешь - не любить.
В любви ты не имеешь права делать одно - терпеть любовь!
Подумай, ты же оскорбляешь своего хомяка своим терпением. Ты что, думаешь, он совсем дурак? И ничего не понимает?
Он не дурак. К тому же он тебя любит. А любящее сердце четко чувствует фальш.
Не унижай своего хомяка фальшивой своей любовью - а на деле - просто ответственностью за вызванную к тебе любовь.
Чего? Ааааа... ты боишься, что его сердце разорвется от горя, когда он попадет в чужие руки, или на волю...
Ты понимаешь, как хреново будет хомячку без тебя.
Стыдно, да?
Или ты просто пугаешься бессонных черных-черных ночей, в которых придет к тебе черный-черный ужас ответственности, потрясая сдохшим черным-черным хомяком - и заорет:
- ОТДАЙ МОЮ.....
ой, я ошиблась
заорет он:
- МЫ В ОТВЕТЕ ЗА ТЕХ, КОГО ПРИРУЧИЛИ! - и швырнет на грудь твою хладный трупик хомячий.
Ну, что же, может быть и так.
Кто виноват будет?
А никто не будет виноват. Просто - так получилось.
Боишься?
Тогда продолжай делать вид, что любишь хомяка - и погоди, пока он сдохнет от отчаяния и осознания того, что ты его на самом деле просто терпишь.
Однажды поймает твой хомяк на твоем лице гримасу отвращения к нему, хомяку - и умрет. От унижения.
Да, дорогой, и так и эдак у тебя выхода нет.
Но, отдавая хомяка - ты все же даешь ему шанс.
А вдруг разлюбит он тебя, или забудет, не видя долго? А вдруг заменит светлый твой образ в своем хомячьем сердце - образом другим?
Да и честнее так, как минимум.
Потому что - запомни! - ты в ответе только за тех, к кому приручился сам.
... а когда совсем нам надоели хомячки - мы сели на велосипеды, и клетку взяли на багажник.
Нас папа уговаривал перед этим. Мы плакали:
- Отнести хомячков в мир хищников? Они же не могут знать, что в хищниках опасность. А когда наступит зима? Разве они смогут вырыть норку?
- Они смогут. У них инстинкт. - улыбался нам терпеливо папа.
- Мы их избаловали, а теперь - на волю? Разве это любовь? - терзались мы.
- Такая любовь. - нам папа тихо говорил.
- А они нас будут вспоминать? - включали мы задний ход.
- Надеюсь, нет. - нам папа говорил.
А мама советовала - куда нам выпустить хомячков.
Приехали мы к какому-то ставку, который был рядом с нашим огородом, между двумя кратерами-карьерами, и - поставили клетку на землю.
Возле самых терновых кустов.
Терновые кусты - такой совет дала нам мама. И объяснила, что в густом терновнике нашим, избалованным любовью и заботой, хомячкам, легче будет спрятаться от диких кошек и хищных птиц. На время. Пока научатся они жить со свободой, но без заботы нашей о них.
И - без любви, которую так и не почувствовали мы к ним, вонючим, жрущим, плодящимся, хомячкам.
Они не сразу вышли из клетки. Поначалу они даже не понимали, что дверца открыта. Потом раздумывали, принюхивались. Потом пошли. В терновый куст.
... а через два года мы не знали, куда деться от хомячьей напасти. Соседи по огородам жаловались - откуда такое нашествие хомяков?
А мы смущенно пожимали плечами.
... Но говорила я вовсе не о хомячках.
И не о друзьях своих из детства, которых я не любила, и сейчас, встречаясь с ними, терплю я их улыбки и расспросы.
Я говорила даже не об Экзюпери.
Он не вернулся из ночного полета, говорят.
Тело его и самолет его не нашли, говорят.
Говорят, исчез Антуан-Жан-Батист-Мари-Роже де Сент-Экзюпери - вместе со своим самолетом и ненаписанными книгами.
... Я думаю, что дело там могло быть так
- к потерпевшим аварию, самолету и Экзюпери, подлетела летающая тарелка НЛО, и крикнул инопланетянин, высунувшись из иллюминатора:
- Эй, Сент-Экс, любитель Слов! Полетели с нами. Мы тебе много прикольного покажем! Не пожалеешь.
Сент-Экс подумал, кивнул, поднялся по сброшенной для него веревочной лестнице - в тарелку НЛО. И начал летать по мирам и временам, взглядывая в иллюминатор:
на ночные полеты своих друзей
на смерть Хэмингуэя
на бои тореадоров с быками
на хомяков орды, плодящихся и жрущих
на странные кратеры в земле
и детей на велосипедах, едущих к ставкам, чтобы хоть чуть освежиться перед сном на влажных от пота простынях - под плакатом "Мы в ответе за тех, кого приручили"...
Старый летчик смотрит жадно в иллюминатор - прямо на плакат - тридцать лет назад - и улыбается. Я, спустя тридцать лет, догадываюсь о сути его улыбки.
Тут вот в чем дело - оказывается, он совершенно не требовал от нас быть в ответе, не завещал девиз нам, не тыкал пальцем и кулаком.
Он просто грустно констатировал неизбежность. Зная, что ничего мы не сделаем с собой.
ТЫ НЕ СМОГ ПРИРУЧИТЬСЯ? - все равно ты будешь в ответе.
Куда ты денешься от себя?..
Хоть сто раз выпускай своих хомячков в терновые кусты, забывай о них, уверяй себя, что на свободе им лучше, и ты даешь им шанс.
... бесполезно.
Повесь назад плакат свой. Бесполезно его снимать.
Вчера, и завтра, и -
СЕГОДНЯ, МАМА!
- Мухер-хухер, ардажер,
Вдеп сьер-га сакжер-сакжер.
[Спокойной ночи, мама,
Ночь делает веки тяжелыми.
(Возм. др.-егип.)]
- хором продекламировали мы традиционное вечернее
прощание, и мама, успокоившись, ответила как всегда:
- Минерап саг зел азет,
Ытар бас, ук мытар, Сет.
[Спите крепко, но и во сне
Не водите дружбы со слугами Сета.
(Возм. др.-егип.)]
(Юлий Буркин, Сергей Лукьяненко. Сегодня, мама!)
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2009-04-29 11:12 pm (UTC)no subject
Date: 2009-04-29 11:34 pm (UTC)ээээ... не совсем нормальны.
)))
... для таких и написала.
no subject
Date: 2009-04-29 11:29 pm (UTC)Это сильно.
no subject
Date: 2009-04-29 11:35 pm (UTC)Спасибо.
no subject
Date: 2009-04-30 02:13 am (UTC)no subject
Date: 2009-04-30 08:13 pm (UTC))))
no subject
Date: 2009-04-30 05:16 am (UTC)no subject
Date: 2009-04-30 08:14 pm (UTC)Вы, Сергей, даете мне медали редко.
Чеканю шаг, гордясь.
прим.
я серьезно.
no subject
Date: 2009-04-30 08:15 pm (UTC)Потому, что есть за что )
no subject
Date: 2009-04-30 08:00 am (UTC)А интересно, НЛО до сих пор летают?
no subject
Date: 2009-04-30 08:17 pm (UTC)не обижайся, я любя.
Здесь нужна была именно фиеста. Для перехода к Брет Эшли.
А зачем переходить от Кубатая к Брет Эшли - я не знаю. Так получилось.
А НЛО, вне сомнений - летают!
no subject
Date: 2009-04-30 12:01 pm (UTC)no subject
Date: 2009-04-30 08:21 pm (UTC)no subject
Date: 2009-04-30 07:28 pm (UTC)no subject
Date: 2009-04-30 08:38 pm (UTC)no subject
Date: 2009-05-01 10:11 pm (UTC)Самолёты летали там военные,и
мы их считали,а как начался Афган,они начали отрабатывать хитрые манёвры взлёта и посадки,а нам казалось,что самолёт падает.
Взрывы там были мирные,и по сиренам определялось время,у кого не было часов.
И тюрьма была рядом всегда,ещё до большого переворота.А как же,каменоломни то под боком.
Был я там недавно...
НЛО уже не летают,скушно им стало,а может,керосин подорожал.Карьеры почти все затоплены.Люди обозлённые ещё больше,нежели тогда.Не было любви к посёлочку в детстве,нет и сейчас,корни в камнях не растут.
Но книги стоят,как солдатики,скучают,наверное.И пианино не совсем расстроено,я даже был больше.
no subject
Date: 2009-05-02 09:14 am (UTC)- Шо ти ходиш, як лаццарон1!
А другий участок 1 трет1й - тоже затоплюються?
от же ж. М1й друг, спец по кар"эрам, казав, що наш - перспективний. Там есть що рить 1 взривать.
no subject
Date: 2009-05-02 03:34 pm (UTC)А затоплені зараз перший і третій,на другому ще копають.Поговарюють,що третій будуть відкачувати.
no subject
Date: 2013-10-03 05:16 pm (UTC)очень нежно
no subject
Date: 2013-10-03 06:04 pm (UTC)Но кое-что вослед за тобой перечитываю.
Сегодня, мама! - это я люблю. Это, кажется, получилось.