(no subject)
Feb. 20th, 2009 11:39 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
ledi_dianaеще о нем...
в продолжение предыдущего поста.
пусть будут рядом эти записи
.......................................................................
Тогда еще я помяну - послушайте, послушайте, я постараюсь сказать смешно и грустно...
Потому что в нашем клане семейном, в нашем еврейско-украинско-цыганском клане - всегда поминали с улыбкой, стараясь вспомнить как можно больше смешных моментов из жизни ушедшего...
Так надо.
А папа мій мене уважно слухав, завжди уважно, а я питала:
- Папааааа, а сова кого їсть?
- Птичок... - сумно відповідав мій папа.
- Маленьких?
- Маленьких.
- Живих? - з жахом питала я.
- Живих... - кривився мій папа.
- Оце вже вона й погана, оце вже я й не люблю.
... суворо говорила я.
- Папа.... А лисиця кого їсть?
- Рибку... - шукав відповідь мій папа, та придумував кого не жальше.
- Маленьких рибок, маленьких? - вопрошала я.
- Маленьких. - болісно кривився від жалю до рибок мій папа.
- Живих? - зсувала я суворо брови перед жахливою відповіддю.
- Живих. - страждав, але відповідав правдиво мій папа.
- Оце вже й погано, оце вже я не люблю. - поважно я виносила вирок ще й бідолашній лисичці.
- Не йди по тому бордюру. - застерігав мене мій папа.
- А чого не йти?
- А того, що ти впадеш, ударишся, і можеш навіть вмерти.
... я зістрибувала з бордюру, йшла, хапаючись за папину руку, знову думала. Потім питала чесно, без провокацій, бо я не вміла ще тоді провокувати мужчин (а лише вчилась)))
- А ти що будеш тоді робити?
- А я? - посміхався мій папа. - Мене тоді теж не стане. Бо я розженусь, і одразу стрибну за тобою. Я не ж зможу без тебе жити.
...
Отакі жахи, мої малята - любі хлопчики й дівчата! Отак мене вчили тому, що я повинна берегти себе - заради тих, хто тебе любить.
... і чому я досі стрибаю по бордюрах?
- Мама, а куди пішов папа? - питала я, протирала сонні очі, розбуджена грозою - я. Питала тому, що не бачила я на місці папиних кирзових чоботів і плаща (для дощу й сільської грязюки вони були приготовлені, у кутку чоботи стояли, плащ з плащ-палатки перероблений, висів)
- Та... Спи, Дінця. Угадая папа пішов відпускати. Ти ж знаєш, Угадай грози боїться.
Дінця... казала мама.
Ді... казав папа.
Тої Леді Ді, принцеси славнозвісної, ще не придумали британські журналісти, а я вже була - Ді.
А Угадай? То був такий бабусин пес. Такий був величезний, добрий до своїх, суворий до чужих - собака. Він стеріг бабусин двір і хату, у сусідньому селі, за вісім кілометрів від нашого.
Боявся він лише грози, та й то не дуже. Адже він знав, що з грозою прочовгають двором кирзаки, шурхоне брезентовий плащ - мій добрий папа прийде, щоб відпустити Угадая з цепу.
У Угадая була будка, простора тепла будка, і довгий цеп, але лише мій папа знав, що від грози кожен має ховатись туди, куди захоче сам. Де не так страшно.
(не нужно придираться к моему украинскому - новелла писалась сознательно на мелодии того диалекта, в котором я росла)
................................................................................................
Память человеческая - из чего она? Иногда ты не можешь вспомнить, что тебе говорили мама с папой, провожая в первую взрослую поездку. Первое слово твоего ребенка затеряется в глубинах памяти, заваленное на полках ворохом смешных словечек его, сказанных потом...
А почему-то будешь помнить всю жизнь фразу, сказанную на перроне кем-то. Когда твой поезд остановился ночью на незнакомой станции и ты проснулся в купе, освещенном станционными фонарями - от остановки ли, от фразы этой проснулся.... О чем фраза? Кто сказал? И как же называлась та станция?
. Когда папе было лет двенадцать, им, школярам днепропетровского села, устроили экскурсию на строящийся Днепрогэс. Закутали в тулупы, посадили на телеги - поздней осенью дело было - и повезли.
Стройка ошеломила. Папа рассказывал, что его потрясли люди, месящие ногами серую массу. На холоде этом, босыми ногами! Бетономешалка сломалась, что ли?
Экскурсию никто не ждал. Учитель бегал, доказывал, как необходимо показать детям сию комсомольскую стройку! Наконец выделили экскурсовода. Парень-строитель, подвернувший накануне ногу, переведен был на легкий труд. И водил сельских пацанов, прихрамывая и опираясь на клюку. Рассказывал, что знал, карабкаясь на днепровские кручи с пацанами, стараясь показать побольше. Парень то ли был простужен, то ли голос такой характерный - хриплый был голос.
... Через пятьдесят лет папа получил задание - взять интервью у ветерана, освобождавшего Запорожье в Великую Отечественную. Голос ветерана насторожил. Знакомый голос такой, хриплый. А когда бодренький дедушка сказал, что это его город, что он строил этот город и плотину вот этими вот мозолистыми руками, потом освобождал от немцев, потом вернулся и прожил здесь всю жизнь... Папа не удержался. Он спросил, конечно. Он спросил, как часто случались увечья на стройке.
- Ой, часто! А только больничных не выдавали. Какие больничные! На легкий труд переводили. - ответил дедок. - Я сам один раз ногу подвернул, дык все равно работал. Даже детишкам один раз экскурсию показывал. Привезли их в телегах, в тулупчики закутанных. Аж из Днепропетровских краев! Так увидеть плотину хотели. Водил, показывал...
Память... Странно устроена она...........................................................................................
..............................................................................................
ИСТОРИЯ О ПАМЯТИ
И ПАПЕ
Случилось это где-то. Возмутительное и неприятное, но далеко ведь, не у нас. Почему я плАчу?
Раскрыла френдленту, прочла у Олега Панфилова пост.
Снесли памятник в Ташкенте. Подогнали бульдозер и снесли. Не вписывается тот памятник в современную концепцию Узбекистана.
Что за памятник? Почему так зацепил своим ковшом этот бульдозер - меня? Какой осколок от этого памятника - мой?
Я расскажу.
... мальчишку того звали Федором. Было ему четыре года как раз тогда, когда сгребали детишек Украины, поспешно грузили в составы, и увозили в эвакуацию. Очень мало было времени - немцы мгновенно завоевывали Украину. Мало составов было - детишки уезжали без родных. Не было места для взрослых - детей спасти бы. Документы терялись, переписывались от руки...
Федор прибыл в Ташкент с крохотным приданым - тетрадкой, на которой от руки были написаны его данные. В детдоме тетрадку переписали, заводя личное дело. Не разобрали почерк. Федор был Кульчановским - стал Кульчаковским.
А потом в детдом пришел кузнец Шамахмудов и взял Федора жить к себе. В кузнецовом доме жило, по моему, шестнадцать усыновленных детей. Хотя - сейчас говорят, что пятнадцать.
Не суть. А в том суть, что кузнец и жена его воспитали их всех. Выучили, обеспечили жильем. Ничего себе, да?
Федор был самым сложным ребенком. Ссорились они часто с отцом. Но приемная мама доживала после смерти отца у Федора - и многое это обстоятельство говорит о Федоре.
Еще одна была сложность - для многих непонятная. Федор, не помнивший никого из близких своих кровных - яростно мечтал найти их. И посвятил этой мечте всю жизнь.
Одна буковка, неправильно прочитанная в фамилии! И заканчивались тупиком все ветви расследований, которые вел Федор с детства. А между тем - вырастал, учился, женился, воспитывал уже своих троих детей.
Похоронил приемного отца и забрал к себе маму.
Ему предлагали остановить розыски. Понятно было, что невозможно найти следы семьи, о которой известно лишь, что осталась она в Украине. Все. Никаких больше исходных данных, кроме фамилии. И той, как оказалось позже - неправильной.
Но кипы документов, писем, ответов на запросы становились все тяжелее. Федор не останавливался, искал.
Уже стал сам дедушкой. Продолжал поиск.
... папа мой жил в Запорожской области, и занимался журналистикой. Он писал для республиканских, союзных, областных и районных изданий. Не было у него снобизма в выборе издания, которое напечатает его материалы. А имя было. Уже присылались в наш дом с завидной регулярностью бандероли с какими-то призами за выигранные фото-журналистские конкурсы.
А корешкам на получение гонораров несть было числа.
Корешки эти желтые скапливались в томике Александра Сергеевича. Александр Сергеевич заведовал у нас гонорарами. В отличие от Ивана Сергеевича, который хранил деньги на продукты. А деньги, отложенные на путешествия - доверялись томику Мигеля, де Сервантеса.
Потом нам с братом поручалось идти на почту и получать деньги. Гонорары - это была как бы вторая папина зарплата, и позволялось ее тратить иногда, как папа говорил - "на финтифлюшки".
Может, потому с тех пор я никак не могу научиться всерьез относится к гонорарам. И трачу их на финтифлюшки.
Любимым же делом, гонораров почти не приносящим, для папы был розыск пропавших во время войны людей. Такие тихие многолетние расследования. Кипы документов, писем, ответов на запросы.
Однажды папе поручили написать о старухе из Днепропетровской области, которая умудрилась дожить до 104-х лет, и сохранить такую ясность ума, благодаря которой можно будет приписать в заключительном абзаце интервью:
"И я благодарна партии и правительству....." и так далее
Я, как обычно, предварительно редактировала получившийся материал. Я редактировала множество папиных материалов, еще будучи школьницей. Так папа просил:
- Отредактируй мне материальчик, пожалуйста.
Теперь я понимаю. Его материалам не нужна была моя редакция. Он просто таким образом меня воспитывал в эдаком журналистском ключе.
- Скажи, пап, а зачем ты это приписал - про партию и правительство? - отредактировав и перепечатав на пишущей машинке рукописное интервью, скептически кривясь, спросила я. Я была строгим папиным редактором. - Разве столетняя старуха говорила так?
- Ты знаешь... Она могла так сказать. Я приписал ей эти слова, я понимаю. Но пусть припишу я, чем редактор.
- А редактор припишет?
- Обязательно. Этот материал задумывался ради такого абзаца. Но это ерунда. Не думай ты о требованиях партии и правительства. Я вот что тебе расскажу. Ты знаешь, почему она дожила до 104-х лет?
- Ну, не знаю. Наверное, была хорошей девочкой, не пила и не курила?
- Это само собой. - улыбнулся мой папа. - Но вот что меня потрясло. Она в войну потеряла внука. Четырехлетнего мальчишку, которого оставила ей умершая дочь. И эта старуха поклялась не умирать до тех пор, пока не найдет внука. Она сказала - "а как я на том свете дочери в глаза взгляну?" И живет, ищет до сих пор.
- И что?
- И ничего. Тупик. Наверное, погиб мальчишка в пути, или в эвакуации. Или усыновил кто, а фамилию изменили. Найти невозможно, я думаю.
Сказал так мой добрый папа.
И стал искать мальчишку, найти которого было невозможно.
Несколько лет две хлипкие ниточки тянулись - одна из Ташкента, вторая из Запорожья. Папа решил проверить возможные интерпретации фамилии Кульчановский. Он сделал ставку на плохой почерк и на фактор ошибки в написании фамилии.
Папе сделали операцию, и признали рак в последней стадии. Он мог прожить, по словам врачей - максимум две недели. Он прожил еще год. Он так жадно работал в этот последний год! Когда не терял сознание от боли...
Каждое утро мы отправляли письма с текстами, над которыми работал он ночами, и - конечно же, запросы. Два расследования он вел в тот год. Поиск Федора, и поиск однополчан, освобождавших наш район.
Когда папе становилось легче - он выезжал, встречался с людьми, брал интервью, находил острые и сложные ситуации, фотографировал - работал.
За полгода до его смерти встретились найденные однополчане. Захлебывалось радио, гремели газеты об этой встрече. А у папы было обострение, и я колола наркотик в обтянутые кожей кости, плача от того, что не могу нащупать мышцу.
За два месяца до смерти ему пришло письмо о том, что по результатам его статей две многодетные семьи получают квартиры. Их отодвинули было из первого места в квартирной очереди на последние места - а как же! сыновьям партийных районных боссов срочно приспичило жениться. Нужны квартирки были для золотой районной молодежи. Папа возмутился. Не надо моего папу возмущать! Это серьезно. В результате папиного возмущения партийные бонзы схлопотали по строгому выговору, а две семьи въезжали в новые квартиры
За две недели до смерти он попросил отвезти его в больницу.
Потом мне мама объяснила - он не хотел, чтобы я видела его смерть. Крохотной моей Тигре было полтора месяца. Мне нельзя было ТАК волноваться - считал папа. От волнения у юных мам перегорает в груди молоко.
Поэтому - пусть он умрет в больнице.
Папу увозили умирать, он обнимал меня и целовал моих детей - Тимошу маленького и крохотную Тигру.
Он прощался.
А я не прощалась, я думала - ничего, папочка, я завтра к тебе помчусь в больницу. Я не знала, что папа распорядился не пускать меня к нему. Диночке нельзя волноваться, у нее может исчезнуть молоко для ребенка...
И тут принесли эту сумасшедшую телеграмму:
"Срочно приезжайте! Встреча бабушки с внуком! Благодарны, счастливы!"
и много там было сумбурных слов.
Папа прочел и улыбнулся. Он уже знал, что две ниточки встретились - ниточка Федора и папина новая нить розыска. И делом времени было - когда приедет Федор знакомиться с бабкой своей, поклявшейся не умирать, пока не найдет она его. С тетками своими, братьями и сестрами.
О встрече позже писала "Правда", и там же, рядом со статьей, давала некролог о папиной смерти.
Множество изданий перепечатывало этот материал. Время такое было - редко уже встречались потерянные в войну люди. Кто мог найтись - давно нашелся. Кто был маленьким - состарился. Редкостной была история такая.
И еще. Трогало души удивительное упорство троих людей - Федора, маниакально искавшего своих кровных. Бабки его, упрямо живущей, потому что надо найти внука. И папы моего упорство - желание довести до конца последний свой розыск.
Через три месяца Федор приехал в наш дом. Он попросил отвести его на папину могилу. Придя на свежий этот глинистый холмик, он встал на колени и поцеловал землю. У нас это не принято, правда? Восточное воспитание было все же у Федора. Он не боялся говорить красивые слова. Ценил красивые чувства.
Он сказал:
- Ваша семья - теперь родная мне.
И каждый год с тех пор он приезжал - к бабушке, потом на папину могилу.
Потом - на могилу бабушки, и на папину могилу.
Потом мы уехали. Федор тоже переехал в Ростов из Ташкента. Начались сложности постсоветского периода, и потерялись мы...
Два года назад, когда крохотной Тигрочке уже было двадцать лет, и переехали мы жить из маленького нашего поселка в Запорожье - Федор нашел нас. Для него, привыкшего к розыскам - нетрудным было это сделать.
Он приехал узнать - как мы живем, здоровы ли. И не нужно ли нам чем-нибудь помочь.
Мы пили чай. И я опять расспрашивала его о жизни в прославленной семье ташкентского кузнеца. А он рассказывал, как делали этот памятник, стоящий в Ташкенте - памятник их семье. Показывал узловатым пальцем на фотографии - какая из детских каменных фигурок посвящена ему самому.
... 12 апреля в Ташкенте разрушили памятник семье Шамахмудовых.
Бульдозер превратил детские фигурки в бесформенные глыбы. Один из каменных осколков зацепил меня.
Я плАчу. Я всегда плАчу, когда обижают детей.
Еще я плАчу от того, что умер мой папа. Как будто сегодня - во второй раз он умер. Он, знаете ли, тоже не любил, когда обижают детей.
Мой добрый папа - журналист КОНСТАНТИН САЛЬНИЧЕНКО
в продолжение предыдущего поста.
пусть будут рядом эти записи
.......................................................................
Тогда еще я помяну - послушайте, послушайте, я постараюсь сказать смешно и грустно...
Потому что в нашем клане семейном, в нашем еврейско-украинско-цыганском клане - всегда поминали с улыбкой, стараясь вспомнить как можно больше смешных моментов из жизни ушедшего...
Так надо.
А папа мій мене уважно слухав, завжди уважно, а я питала:
- Папааааа, а сова кого їсть?
- Птичок... - сумно відповідав мій папа.
- Маленьких?
- Маленьких.
- Живих? - з жахом питала я.
- Живих... - кривився мій папа.
- Оце вже вона й погана, оце вже я й не люблю.
... суворо говорила я.
- Папа.... А лисиця кого їсть?
- Рибку... - шукав відповідь мій папа, та придумував кого не жальше.
- Маленьких рибок, маленьких? - вопрошала я.
- Маленьких. - болісно кривився від жалю до рибок мій папа.
- Живих? - зсувала я суворо брови перед жахливою відповіддю.
- Живих. - страждав, але відповідав правдиво мій папа.
- Оце вже й погано, оце вже я не люблю. - поважно я виносила вирок ще й бідолашній лисичці.
- Не йди по тому бордюру. - застерігав мене мій папа.
- А чого не йти?
- А того, що ти впадеш, ударишся, і можеш навіть вмерти.
... я зістрибувала з бордюру, йшла, хапаючись за папину руку, знову думала. Потім питала чесно, без провокацій, бо я не вміла ще тоді провокувати мужчин (а лише вчилась)))
- А ти що будеш тоді робити?
- А я? - посміхався мій папа. - Мене тоді теж не стане. Бо я розженусь, і одразу стрибну за тобою. Я не ж зможу без тебе жити.
...
Отакі жахи, мої малята - любі хлопчики й дівчата! Отак мене вчили тому, що я повинна берегти себе - заради тих, хто тебе любить.
... і чому я досі стрибаю по бордюрах?
- Мама, а куди пішов папа? - питала я, протирала сонні очі, розбуджена грозою - я. Питала тому, що не бачила я на місці папиних кирзових чоботів і плаща (для дощу й сільської грязюки вони були приготовлені, у кутку чоботи стояли, плащ з плащ-палатки перероблений, висів)
- Та... Спи, Дінця. Угадая папа пішов відпускати. Ти ж знаєш, Угадай грози боїться.
Дінця... казала мама.
Ді... казав папа.
Тої Леді Ді, принцеси славнозвісної, ще не придумали британські журналісти, а я вже була - Ді.
А Угадай? То був такий бабусин пес. Такий був величезний, добрий до своїх, суворий до чужих - собака. Він стеріг бабусин двір і хату, у сусідньому селі, за вісім кілометрів від нашого.
Боявся він лише грози, та й то не дуже. Адже він знав, що з грозою прочовгають двором кирзаки, шурхоне брезентовий плащ - мій добрий папа прийде, щоб відпустити Угадая з цепу.
У Угадая була будка, простора тепла будка, і довгий цеп, але лише мій папа знав, що від грози кожен має ховатись туди, куди захоче сам. Де не так страшно.
(не нужно придираться к моему украинскому - новелла писалась сознательно на мелодии того диалекта, в котором я росла)
................................................................................................
Память человеческая - из чего она? Иногда ты не можешь вспомнить, что тебе говорили мама с папой, провожая в первую взрослую поездку. Первое слово твоего ребенка затеряется в глубинах памяти, заваленное на полках ворохом смешных словечек его, сказанных потом...
А почему-то будешь помнить всю жизнь фразу, сказанную на перроне кем-то. Когда твой поезд остановился ночью на незнакомой станции и ты проснулся в купе, освещенном станционными фонарями - от остановки ли, от фразы этой проснулся.... О чем фраза? Кто сказал? И как же называлась та станция?
. Когда папе было лет двенадцать, им, школярам днепропетровского села, устроили экскурсию на строящийся Днепрогэс. Закутали в тулупы, посадили на телеги - поздней осенью дело было - и повезли.
Стройка ошеломила. Папа рассказывал, что его потрясли люди, месящие ногами серую массу. На холоде этом, босыми ногами! Бетономешалка сломалась, что ли?
Экскурсию никто не ждал. Учитель бегал, доказывал, как необходимо показать детям сию комсомольскую стройку! Наконец выделили экскурсовода. Парень-строитель, подвернувший накануне ногу, переведен был на легкий труд. И водил сельских пацанов, прихрамывая и опираясь на клюку. Рассказывал, что знал, карабкаясь на днепровские кручи с пацанами, стараясь показать побольше. Парень то ли был простужен, то ли голос такой характерный - хриплый был голос.
... Через пятьдесят лет папа получил задание - взять интервью у ветерана, освобождавшего Запорожье в Великую Отечественную. Голос ветерана насторожил. Знакомый голос такой, хриплый. А когда бодренький дедушка сказал, что это его город, что он строил этот город и плотину вот этими вот мозолистыми руками, потом освобождал от немцев, потом вернулся и прожил здесь всю жизнь... Папа не удержался. Он спросил, конечно. Он спросил, как часто случались увечья на стройке.
- Ой, часто! А только больничных не выдавали. Какие больничные! На легкий труд переводили. - ответил дедок. - Я сам один раз ногу подвернул, дык все равно работал. Даже детишкам один раз экскурсию показывал. Привезли их в телегах, в тулупчики закутанных. Аж из Днепропетровских краев! Так увидеть плотину хотели. Водил, показывал...
Память... Странно устроена она...........................................................................................
..............................................................................................
ИСТОРИЯ О ПАМЯТИ
И ПАПЕ
Случилось это где-то. Возмутительное и неприятное, но далеко ведь, не у нас. Почему я плАчу?
Раскрыла френдленту, прочла у Олега Панфилова пост.
Снесли памятник в Ташкенте. Подогнали бульдозер и снесли. Не вписывается тот памятник в современную концепцию Узбекистана.
Что за памятник? Почему так зацепил своим ковшом этот бульдозер - меня? Какой осколок от этого памятника - мой?
Я расскажу.
... мальчишку того звали Федором. Было ему четыре года как раз тогда, когда сгребали детишек Украины, поспешно грузили в составы, и увозили в эвакуацию. Очень мало было времени - немцы мгновенно завоевывали Украину. Мало составов было - детишки уезжали без родных. Не было места для взрослых - детей спасти бы. Документы терялись, переписывались от руки...
Федор прибыл в Ташкент с крохотным приданым - тетрадкой, на которой от руки были написаны его данные. В детдоме тетрадку переписали, заводя личное дело. Не разобрали почерк. Федор был Кульчановским - стал Кульчаковским.
А потом в детдом пришел кузнец Шамахмудов и взял Федора жить к себе. В кузнецовом доме жило, по моему, шестнадцать усыновленных детей. Хотя - сейчас говорят, что пятнадцать.
Не суть. А в том суть, что кузнец и жена его воспитали их всех. Выучили, обеспечили жильем. Ничего себе, да?
Федор был самым сложным ребенком. Ссорились они часто с отцом. Но приемная мама доживала после смерти отца у Федора - и многое это обстоятельство говорит о Федоре.
Еще одна была сложность - для многих непонятная. Федор, не помнивший никого из близких своих кровных - яростно мечтал найти их. И посвятил этой мечте всю жизнь.
Одна буковка, неправильно прочитанная в фамилии! И заканчивались тупиком все ветви расследований, которые вел Федор с детства. А между тем - вырастал, учился, женился, воспитывал уже своих троих детей.
Похоронил приемного отца и забрал к себе маму.
Ему предлагали остановить розыски. Понятно было, что невозможно найти следы семьи, о которой известно лишь, что осталась она в Украине. Все. Никаких больше исходных данных, кроме фамилии. И той, как оказалось позже - неправильной.
Но кипы документов, писем, ответов на запросы становились все тяжелее. Федор не останавливался, искал.
Уже стал сам дедушкой. Продолжал поиск.
... папа мой жил в Запорожской области, и занимался журналистикой. Он писал для республиканских, союзных, областных и районных изданий. Не было у него снобизма в выборе издания, которое напечатает его материалы. А имя было. Уже присылались в наш дом с завидной регулярностью бандероли с какими-то призами за выигранные фото-журналистские конкурсы.
А корешкам на получение гонораров несть было числа.
Корешки эти желтые скапливались в томике Александра Сергеевича. Александр Сергеевич заведовал у нас гонорарами. В отличие от Ивана Сергеевича, который хранил деньги на продукты. А деньги, отложенные на путешествия - доверялись томику Мигеля, де Сервантеса.
Потом нам с братом поручалось идти на почту и получать деньги. Гонорары - это была как бы вторая папина зарплата, и позволялось ее тратить иногда, как папа говорил - "на финтифлюшки".
Может, потому с тех пор я никак не могу научиться всерьез относится к гонорарам. И трачу их на финтифлюшки.
Любимым же делом, гонораров почти не приносящим, для папы был розыск пропавших во время войны людей. Такие тихие многолетние расследования. Кипы документов, писем, ответов на запросы.
Однажды папе поручили написать о старухе из Днепропетровской области, которая умудрилась дожить до 104-х лет, и сохранить такую ясность ума, благодаря которой можно будет приписать в заключительном абзаце интервью:
"И я благодарна партии и правительству....." и так далее
Я, как обычно, предварительно редактировала получившийся материал. Я редактировала множество папиных материалов, еще будучи школьницей. Так папа просил:
- Отредактируй мне материальчик, пожалуйста.
Теперь я понимаю. Его материалам не нужна была моя редакция. Он просто таким образом меня воспитывал в эдаком журналистском ключе.
- Скажи, пап, а зачем ты это приписал - про партию и правительство? - отредактировав и перепечатав на пишущей машинке рукописное интервью, скептически кривясь, спросила я. Я была строгим папиным редактором. - Разве столетняя старуха говорила так?
- Ты знаешь... Она могла так сказать. Я приписал ей эти слова, я понимаю. Но пусть припишу я, чем редактор.
- А редактор припишет?
- Обязательно. Этот материал задумывался ради такого абзаца. Но это ерунда. Не думай ты о требованиях партии и правительства. Я вот что тебе расскажу. Ты знаешь, почему она дожила до 104-х лет?
- Ну, не знаю. Наверное, была хорошей девочкой, не пила и не курила?
- Это само собой. - улыбнулся мой папа. - Но вот что меня потрясло. Она в войну потеряла внука. Четырехлетнего мальчишку, которого оставила ей умершая дочь. И эта старуха поклялась не умирать до тех пор, пока не найдет внука. Она сказала - "а как я на том свете дочери в глаза взгляну?" И живет, ищет до сих пор.
- И что?
- И ничего. Тупик. Наверное, погиб мальчишка в пути, или в эвакуации. Или усыновил кто, а фамилию изменили. Найти невозможно, я думаю.
Сказал так мой добрый папа.
И стал искать мальчишку, найти которого было невозможно.
Несколько лет две хлипкие ниточки тянулись - одна из Ташкента, вторая из Запорожья. Папа решил проверить возможные интерпретации фамилии Кульчановский. Он сделал ставку на плохой почерк и на фактор ошибки в написании фамилии.
Папе сделали операцию, и признали рак в последней стадии. Он мог прожить, по словам врачей - максимум две недели. Он прожил еще год. Он так жадно работал в этот последний год! Когда не терял сознание от боли...
Каждое утро мы отправляли письма с текстами, над которыми работал он ночами, и - конечно же, запросы. Два расследования он вел в тот год. Поиск Федора, и поиск однополчан, освобождавших наш район.
Когда папе становилось легче - он выезжал, встречался с людьми, брал интервью, находил острые и сложные ситуации, фотографировал - работал.
За полгода до его смерти встретились найденные однополчане. Захлебывалось радио, гремели газеты об этой встрече. А у папы было обострение, и я колола наркотик в обтянутые кожей кости, плача от того, что не могу нащупать мышцу.
За два месяца до смерти ему пришло письмо о том, что по результатам его статей две многодетные семьи получают квартиры. Их отодвинули было из первого места в квартирной очереди на последние места - а как же! сыновьям партийных районных боссов срочно приспичило жениться. Нужны квартирки были для золотой районной молодежи. Папа возмутился. Не надо моего папу возмущать! Это серьезно. В результате папиного возмущения партийные бонзы схлопотали по строгому выговору, а две семьи въезжали в новые квартиры
За две недели до смерти он попросил отвезти его в больницу.
Потом мне мама объяснила - он не хотел, чтобы я видела его смерть. Крохотной моей Тигре было полтора месяца. Мне нельзя было ТАК волноваться - считал папа. От волнения у юных мам перегорает в груди молоко.
Поэтому - пусть он умрет в больнице.
Папу увозили умирать, он обнимал меня и целовал моих детей - Тимошу маленького и крохотную Тигру.
Он прощался.
А я не прощалась, я думала - ничего, папочка, я завтра к тебе помчусь в больницу. Я не знала, что папа распорядился не пускать меня к нему. Диночке нельзя волноваться, у нее может исчезнуть молоко для ребенка...
И тут принесли эту сумасшедшую телеграмму:
"Срочно приезжайте! Встреча бабушки с внуком! Благодарны, счастливы!"
и много там было сумбурных слов.
Папа прочел и улыбнулся. Он уже знал, что две ниточки встретились - ниточка Федора и папина новая нить розыска. И делом времени было - когда приедет Федор знакомиться с бабкой своей, поклявшейся не умирать, пока не найдет она его. С тетками своими, братьями и сестрами.
О встрече позже писала "Правда", и там же, рядом со статьей, давала некролог о папиной смерти.
Множество изданий перепечатывало этот материал. Время такое было - редко уже встречались потерянные в войну люди. Кто мог найтись - давно нашелся. Кто был маленьким - состарился. Редкостной была история такая.
И еще. Трогало души удивительное упорство троих людей - Федора, маниакально искавшего своих кровных. Бабки его, упрямо живущей, потому что надо найти внука. И папы моего упорство - желание довести до конца последний свой розыск.
Через три месяца Федор приехал в наш дом. Он попросил отвести его на папину могилу. Придя на свежий этот глинистый холмик, он встал на колени и поцеловал землю. У нас это не принято, правда? Восточное воспитание было все же у Федора. Он не боялся говорить красивые слова. Ценил красивые чувства.
Он сказал:
- Ваша семья - теперь родная мне.
И каждый год с тех пор он приезжал - к бабушке, потом на папину могилу.
Потом - на могилу бабушки, и на папину могилу.
Потом мы уехали. Федор тоже переехал в Ростов из Ташкента. Начались сложности постсоветского периода, и потерялись мы...
Два года назад, когда крохотной Тигрочке уже было двадцать лет, и переехали мы жить из маленького нашего поселка в Запорожье - Федор нашел нас. Для него, привыкшего к розыскам - нетрудным было это сделать.
Он приехал узнать - как мы живем, здоровы ли. И не нужно ли нам чем-нибудь помочь.
Мы пили чай. И я опять расспрашивала его о жизни в прославленной семье ташкентского кузнеца. А он рассказывал, как делали этот памятник, стоящий в Ташкенте - памятник их семье. Показывал узловатым пальцем на фотографии - какая из детских каменных фигурок посвящена ему самому.
... 12 апреля в Ташкенте разрушили памятник семье Шамахмудовых.
Бульдозер превратил детские фигурки в бесформенные глыбы. Один из каменных осколков зацепил меня.
Я плАчу. Я всегда плАчу, когда обижают детей.
Еще я плАчу от того, что умер мой папа. Как будто сегодня - во второй раз он умер. Он, знаете ли, тоже не любил, когда обижают детей.
Мой добрый папа - журналист КОНСТАНТИН САЛЬНИЧЕНКО
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2009-02-21 04:02 am (UTC)no subject
Date: 2009-02-21 06:35 am (UTC)no subject
Date: 2009-02-21 10:25 am (UTC)no subject
Date: 2009-02-21 12:56 pm (UTC)no subject
Date: 2009-02-22 04:12 pm (UTC)НОСІЇ ТА ХРАНИТЕЛЬКИ
Date: 2011-01-06 08:10 pm (UTC)